Шторм - [5]

Фалк зашел в кабинет, шкаф в котором от пола до потолка был заполнен папками. В детстве он любил лежать, прижавшись ухом к радиоприемнику во время спортивных передач, и заполнять страницы результатами и показателями. И хотя он уже давно нашел себе более обычное хобби, он все еще собирал то, что вряд ли когда-нибудь кому-нибудь понадобится. Случалось, что по вечерам он доставал одну из папок и пробуждал воспоминания о событиях, которые ощущались на удивление недавними.

Но идиллии пришел конец.

Фалк бросил взгляд на рисунок, который прикрепил к стене в углу. Зачем он его там повесил, он и сам не знал, ну разве что затем, что тот тоже служил отголоском прошлого. Однажды весной его вызвали в гараж неподалеку от дома, там произошел несчастный случай. Даже описание пострадавшего производило сильное впечатление, но запахи оставили неизгладимый след. Так как начальник пожарной службы признал, что причиной пожара стал взрыв газонокосилки, дело тут же закрыли. И все же кое-что заставило Фалка сомневаться. На одной из стен, почерневших от сильнейшего дыма, висел этот рисунок — прямо под крышей. На листе было изображено уродливое лицо, оно заставило офицера вспомнить то, что он долгие годы пытался забыть. Он незаметно снял рисунок со стены и забрал с собой, с тех пор тот и висел здесь. Не проходило и дня, чтобы Фалк не вглядывался в него, пытаясь понять его значение. На него смотрело лицо, нарисованное грубыми мазками, резкими контрастными красками. Оно было недружелюбным и недобрым. Он был уверен, что рисунок нарисовал ребенок, к тому же это скорее была маска, а не лицо. Застывшие черты, черные злые глаза, кроваво-красные зрачки. Это была маска, которая кричала о страдании. В детстве он и сам рисовал что-то похожее и мог прекрасно почувствовать сквозившую боль. Взгляд маски почти гипнотизировал его. Что же такого увидели эти кроваво-красные глаза? Что пришлось пережить человеку, который спрятался за маской? Фалк знал, что о происшествии в гараже он точно не забудет.

Глава 5

Мужчина наблюдал за ней через окно. Она сидела в гостиной и смотрела телевизор. Ее лицо по-прежнему ничего не выражало, казалось, она не была способна чувствовать ни радость, ни горе. Но ему было виднее.

Она горевала.

Она встала, он перевел взгляд на следующее окно. Через мгновение она оказалась на кухне, где, как ему показалось, приготовила себе пару бутербродов. Двигалась она медленно и размеренно, будто проживая жизнь в замедленном темпе. И, возможно, так оно и было: она жила медленно.

На ней была желтая блузка. Он давно уже заметил четкий график — определенная одежда на каждый день недели. Сегодня был понедельник. И желтый цвет. Она достала поднос из нижнего ящика кухонного шкафа и пошла обратно в гостиную. Он снова удивился, как она может есть всухомятку. Неважно, что именно она ела: полноценный обед или перекус, правило было одним и тем же: стакан молока через десять минут после еды. Ему захотелось пить от одной мысли об этом. И вот она сидит в гостиной, уставившись в телевизор, ни разу не переключив канал. Ему и это казалось весьма странным. На какой бы канал она ни попала, включив телевизор, весь вечер она смотрела только его. Пустая жизнь.

Он еще немного побыл у нее. Затем свернул подстилку, которую связала ему мать, и ушел. Следующей остановкой был пансионат. Он старался держаться склонов у дороги, чтобы никто не заметил его ночных блужданий. Местность была покрыта порослью травы, так что он двигался мягко и осторожно. Вечер и ночь были его временем. Никакого шума от машин и лодок, лишь легкий плеск волн, а если ветер усиливался, то слышались тяжелые удары морской воды о скалы и валуны. Миновав Райнехалсен, он спустился к морю, чтобы не попасть в свет дорожных фонарей. Он шел по кромке воды, пока не дошел до деревни. Перешел дорогу в самой затемненной части и почти сразу же оказался в кустах возле пансионата. Взглянул на часы. Без четверти одиннадцать. Через пятнадцать минут погасят свет. Он не понимал, зачем его вообще включают. Для пациента в палате 211 ночь была вечной.

Проверив дважды, что за окном никого не было, он достал маленькую лестницу, спрятанную в траве. Быстро добрался до оранжевого здания, бесшумно приставил лестницу к стене. Четыре ступеньки, и он достиг окна палаты 211. Монстр лежал на спине — как обычно. Глаза закрыты, точнее, веки слиплись и стали похожи на окаменевшие слезы в глазницах. Остальное лицо покрывали пятна обгоревшей кожи, более светлые участки, видимо, пересажены. Наверное, его лишенный кожи затылок нещадно потел. На шее и на груди так же виднелись явные следы пламени, как и на той части тела, которая торчала из-под одеяла. Его сильно поджарили…

Такова судьба, она злопамятна и воздает за деяния. Лежи и вспоминай о том, как ты жил до пожара — задолго до пожара. Подумать только, сколько же боли ты причинил! Дверь в палату отворилась, и он поспешил спрятаться. Они всегда заходили к пациенту с ожогами перед тем, как выключить свет, чтобы удостовериться, что тот все еще дышит. Прошло не больше минуты, и свет погас. Он попробовал снова взглянуть в окно, но шторы были задернуты.