Штопор - [98]

Машина содрогнулась, будто раненое живое существо, двигатели закашляли, запахло керосином и гарью, и Николай толкнул ручку от себя, стараясь быстрее уйти вниз.

Справа полыхнуло пламя, и тут же загорелось табло «Пожар в отсеке правого двигателя».

Николай отработанным движением выключил автопилот и правый двигатель, закрыл пожарный кран, отключил генератор.

Загорелось табло: «Кран открыт», «Сработали баллоны автоматочереди», однако пожар не прекращался. Николай нажал кнопку «Пожар в отсеке правого двигателя». Пламя разгоралось все сильнее.

— К огнетушителям! — приказал Николай штурману. И крикнул борттехнику: — Сеня! Тушите вручную. Но ни борттехник, ни бортмеханики не отозвались. Не прошло и минуты, как штурман вернулся в пилотскую кабину, сбивая с себя остатки пламени.

— Быстрее на посадку, командир! — крикнул в самое ухо, чтобы перекричать стрекот двигателя, гул ветра и пламени, дробь пуль и осколков по дюрали. — Савочка и Мезенцев убиты. Пожар охватил всю правую часть, видимо, пробита топливная проводка…

Николай и сам понимал: если через минуту они не сядут, пламя подберется к основному топливному баку или к снарядам… Но и сесть здесь — либо разбиться о камни, либо попасть под пули душманов, потому он тянул, как мог, вел вертолет со скольжением над самым склоном, стараясь отойти подальше.

Что-то позади треснуло — то ли обломился один из шпангоутов, перебитый пулями, то ли еще что… Вертолет вот-вот может развалиться на части. Нет, должен еще минутку выдержать. Еще немного… Еще…

Ветер раздувал пламя, и впереди обозначились контуры деревьев, а в просветах между ними изгиб реки, отразивший отблеск пламени.

Едва Николай успел отвернуть вправо и взять на себя ручку управления, как машина ударилась колесами о землю. Летчиков кинуло на приборную доску, и, если бы не защитные шлемы, не бронежилеты, им пришлось бы худо…

Ручка управления уперлась в нагрудную пластину бронежилета Николая и так сильно сдавила грудь, что он не мог перевести дыхание. А тут еще Мальцев упал справа в проход. Он ударился головой обо что-то и никак не мог выйти из шокового состояния; мычал, стонал и не поднимался. А пламя уже гудело, било через перегородку, разделявшую пилотскую кабину с пассажирской.

Николай задыхался — и от упершейся в грудь и заклинившейся ручки управления, и от тяжести штурмана, и от дыма. Ни пошевелиться, ни вздохнуть; перед глазами мелькали бабочки, расплывались то черные, то оранжевые круги. Он понимал, что теряет сознание, и ничего не мог сделать. Неужели так на роду написано — сгореть заживо? В тридцать два года… А как Аленка, Наталья, отец, мать?.. Сколько горя они пережили!.. А этого не переживут…

Он собрал последние силы, втянул в себя воздух. И напрягся. Штурман снова замычал и приподнялся. Николаю чуть полегчало.

— Вставай! — крикнул он, но голоса не услышал. Штурман застонал, распрямился.

— Открой блистер! — кивком головы указал Николай в сдвижную форточку, через которую надо было выбираться.

Штурман соображал плохо, стонал, качался из стороны сторону, грозя снова придавить его.

Николай уперся ногами в пол и с большим трудом приподнялся, самую малость, из-под ручки управления. Попробовал левой рукой дотянуться до сдвижного блистера, но рука повиновалась плохо, и в левом плече вдруг больно кольнуло. Он повернул голову и увидел разорванную ткань куртки. Ранен…

Штурман наконец пришел в себя, понял, в какой они находятся ситуации, и схватился за ручку сдвижного блистера. Потянул назад. Она не стронулась с места.

— Заклинило! — крикнул он.

А пламя уже прожгло перегородку, и от жары становилось нестерпимо сидеть.

— Сбрось аварийно, — указал взглядом на красную ручку над блистером Николай.

Штурман схватил красный Т-образный рычажок и дернул вниз, блистер вылетел наружу. В проем рванулся ветер, облегчая дыхание.

— Помоги отжать ручку, — попросил Николай. Вдвоем к ней трудно было подступиться, да и оба были в таком состоянии, что сил хватило лишь на то, чтобы сдвинуть ручку лишь на миллиметр, и то в сторону. Но этого миллиметра оказалось достаточно, чтобы выбраться из капкана.

— Прыгай! — освободил Николай место штурману.

— Я за тобой, давай, — поторопил его Мальцев.

— Прекрати! Быстро!

И пока Николай отстегивал парашют, штурман прыгнул.

Очень мешал бронежилет — сковывал тело, отяжелял, — но сбросить его не было времени — пламя уже лизало одежду, и до взрыва, по прикидке Николая, оставались считаные секунды.

Он не ошибся в расчете: едва упал на землю и покатился от вертолета, как полыхнуло пламя. Его обдало огненными брызгами; ткань на бронежилете вспыхнула в двух местах, опалив лицо. Николай прижался грудью к земле.

Вокруг было светло как днем: невдалеке он увидел Мальцева, лежащего у камня и машущего ему, слева — редкие деревца, за которыми угадывался берег речки, впереди — большие валуны, за которыми можно укрыться от пуль душманов и от новых огненных всплесков вертолета. И Николай пополз туда. Боль в плече усиливалась, затрудняла дыхание, и он, чтобы не тревожить рану, лег на правый бок, стал передвигаться, опираясь на приклад автомата.

Пламя над остатками вертолета то клубами взлетало к небу — начали рваться снаряды, то заслонялось черным дымом — горело вытекающее из маслобака масло.