Штольня в Совьих Горах - [38]

А посланец княгини уже въезжал на чисто выметенный двор Марцина.

— Письмо тебе, хозяин! От моей госпожи! — молвил писарь и с трудом, неуклюже, с коня соскочил. Подал Марцину свитый в трубку пергамент, с которого на шелковых лентах свисали две большие красные печати.

— Письмо от княгини? А чего хочет госпожа? — услышал Марцин тревожный шепот своей светловолосой жены.

— Сейчас узнаешь… Посмотрим!

Молча развернул Марцин свиток и медленно, как бы не веря глазам, прочел то, что гласили черные, похожие на худых червей, латинские буквы.

— Марина… — тихо сказал жене. — Марина… — и не докончил речи: горе ему дыхание сдавило.

А тем временем писарь быстро выехал со двора — видать, спешил обратно в замок, чтобы поскорее доложить княгине о выполненном поручении. Двое людей остались во дворе — в печали и тревоге несказанной.

— На что княгине Марцинов двор? — дивились люди во всей Пшесеке. — Ведь у нее и так замок огромный, шесть фольварков и мельниц несколько!

Странным всем в деревне показалось это неожиданное желание старой княгини. И письмо, и поспешность его присылки Марцину — всё дивно как-то было. Сошлись люди мудрые во двор на холме, чтобы поговорить обо всём и посоветовать Марцину, что делать.

И так судили, и эдак, — ничего не удумали. Тогда кузнец, человек смекалистый и бывалый, сказал людям:

— Видать, таится тут чья-то хитрость бесчеловечная, и не самой княгиней это придумано. Стара она уже, редко из замка выезжает, да и не зла при том — только и всего, что большого ума никогда у нее не было.

— Кто же тогда уговорил ее? — крикнула Марина. — Неужто послушалась какого пройдоху?

— Видно, так оно и есть… Это уж точно, что поспешные и не ко времени замыслы — из наговоров рождаются! — ответил кузнец. Помолчал он, подумал и еще сказал: — Вот что, Марцин! Езжай-ка ты сам к ней в замок, да попроси княгиню, чтобы изменила свою волю. Скажи ей, что это кривда не только для тебя и Марины, но и для всей нашей деревни, ибо живем мы тут в полном соседском согласии, пусть же она не рушит его: не к добру это! А еще скажи: хату, мол, не только ты сам ставил, но и мы тебе помогали, каждое деревцо тут твоей рукой посажено, каждая доска топорами соседей обтёсана. Припомни ей, как из Пшесеки пришли люди лес ее спасать, когда он гореть начал… И если она тебя с этого двора и поля выгонит, то и с нами у нее согласия не будет! Никогда, никогда, ни один пшесечанин не забудет ей этого!

— Правду молвишь, кузнец! — закричали мужики. — Умно!.. Езжай, Марцин!.. Не жди, пока этот пройдоха, что княгиню противу тебя настроил, еще какую пакость тебе учинит. Поезжай!

С тем и разошлись люди.

Раненько утром подготовил Марцин телегу, коней буланых запряг. И сам по-праздничному оделся — в силезский убор народный: длинный камзол синий и штаны замшевые, мягкие. Да взял с собой два бочонка свежего липового мёда и шесть самых лучших кур — в подарок старой княгине. С тем и поехал со двора. Долго ему вслед Марина смотрела. Выглядывали из окон и соседи. А собачки деревенские до самой развилки его проводили и лаем невесть с чего заливались…

Правду сказал кузнец. Не было у княгини большого ума, но и не злая она оказалась. Поэтому, когда поднес ей Марцин дары, да напомнил о Марине и всё рассказал, что умный кузнец посоветовал, — ответила старая милостиво:

— Землю эту хотела я вернуть не для себя, а чтобы продать рыцарю Любине. Это могущественный и богатый человек, да при том учтивый очень и красноречием отличается. Просил любезно, уговаривал сильно. Вот и пообещала я ему твои поля… ммм…двор… сад…пасеку тоже…

— Ах, госпожа! — простонал Марцин, и лицо его сильно побледнело.

— Ну, а теперь, мой мужичок, что мне делать? — тут княгиня беспомощно оглянулась вокруг своими черными на выкате глазами. — Что делать? Слова своего обратно взять не могу… Вот, разве, единый выход есть. Если рыцарь Любина от этой покупки откажется, то и я не настаиваю. Можешь тогда по-прежнему жить на своем дворе… Упроси Любину, а тогда…

Делать нечего: отправился Марцин в путь. Ехал, как и некогда, по берегу Бобра. Снова бор шумел над ним, а потом шелестела над головой листва дубов и буков. Снова ветер пел в камышах и гнал волны по реке.

Ехал Марцин весь день. Уже затрубили на башнях Болеславца, чтобы поднять мост и закрыть городские ворота, когда буланые кони протопали по деревянному настилу перед хоромами Любины. Как и прежде, пышен был двор рыцарский — с большим резным крыльцом, со стеклянными плитками в свинцовом переплете окон. И флажок над воротами развевался, как прежде, только стражей знакомых не видно было — помер дед, а сирота ушел куда-то искать лучшей доли. Охраняли ворота два стражника из челяди рыцарской.

— Дома ваш хозяин? — спросил Марцин.

— Дома! — ответили сторожа. — А ты кто будешь?

— Марцин из Пшесеки, давний слуга его. Прошу отвести меня к господину вашему.

Открыла стража ворота, чтобы ввел Марцин коней и телегу во двор. Оглянулся он: буйно разрослась сирень, тень широкую на весь двор бросила. Остановился Марцин перед крыльцом, побежал оруженосец рыцарю сказать о его приезде.

Любина сидел возле окна, на скамейке, в своей охотничьей комнате: выбирал в коробе наконечники для стрел. Как заслышал от оруженосца, что давний его слуга Марцин из Пшесеки стоит у крыльца и ждет вызова — до того обрадовался, что борода у него затряслась, как у козла. Потом схватил большую чару мёду старого и до дна осушил ее.