Штольня в Совьих Горах - [14]

Присмотрел Станек один из самых больших сусеков, что в темном углу стоял, и знамя Фридрихово поглубже за него спрятал.

— Ну, славное укрытие я нашел! — весело сказал он. — Уж тут-то никто не отважится тряпицу эту искать! Одни нетопыри будут теперь прусскому петуху кланяться!..

Тут снова над его головой сова пролетела, а один нетопырь в полу куртки вцепился и забился с писком испуганным. Стряхнул его Станек, на крыльцо выбежал и накрепко дверь за собой захлопнул. В два прыжка через площадку перебежал и вот уж на мосту снова оказался. Заскрипел под ним настил прогнивший, зашатался мост, затрещало что-то, а вода в речке бурлить начала и шуметь, словно паводок нежданный наступил.

— Помогите! — крикнул Станек и, подобно оленю резвоногому, скорее к ольхам припустился. Что было духу понесся парень напрямик: через лопухи, малинник и заросли конопляные. — Ох, лихо! — шептал он. — Что бы это могло быть? Не иначе, как этот шальной бес, Утопец!

Только на гумне своем, когда в сено пахучее забился, успокоился парень. Устав от беготни, и страху натерпевшись, — заснул крепко.

Пришла ночь, а с нею и время, когда чудеса всякие творятся, о которых люди днем и не помышляют. С полей, где клевер недавно скосили, ветер летний, теплый прилетел. С туманами, что как раз подниматься над рекой начали — поздоровался, старушке-вербе — поклонился, с внучками ее, ольхами молоденькими — расцеловался. Потом выше взлетел и погнал облачко молочно-белое прямехонько к месяцу серебристому — чтобы не светил он слишком ярко и не мешал лилиям водяным свои снежно-белые лепестки свертывать.

Наведался ночной ветер и на мельницу заброшенную. Засвистел, захохотал в щелях крыши продырявленной, застучал ставней, что на одной петле висела. И шумом этим Утопца с реки привлек.

Из укрытия своего, что под мостом было, приглядывался владыка речной к играм и проказам ветра, который ему приятелем доводился. Услышал призыв. Вышел на луг прибрежный, да и пошел в сторону мельницы, чтобы — как всегда в лунную ночь — во владение ею вступить. А из рукавов кафтана его и с краев шапки алой стекали на землю капли воды. И там, куда такая капля упала, гуще трава становилась и всякие растения куститься начинали.

И затянул Утопец — вторя шелесту камыша и шумящим на ветру деревьям — любимую свою песню-заклятие:

Пусть с шумом веселым колеса вращая,

По лопастям бурно вода ниспадает…

Вы — филины, совы, летучие мыши —

Скорей за работу! Уж колокол слышен!

Лишь полночь пробьет, и туман заклубится,

Молчащая мельница вновь оживится,

И будет молоть облака дождевые,

Чтоб тучными стали хлеба золотые…

Послушная своему владыке вода в речке, — едва заслышав звуки той песни — поднялась, зашумела и понеслась быстрым потоком по лопастям колеса. Неподвижное днем, завертелось оно и жернова закрутило…

Прошел Утопец через двор, репейником и бурьяном заросший, и остановился возле замшелых дверей мельницы. Толкнул их обеими руками с такой силой, что сорвались они с навесов, а свет лунный бледно-серебристым лучом темноту внутри рассеял.

И увидел тут Утопец стоявшие у стен сусеки с зерном, и начал как всегда забавляться — то переворачивать их, то швырять в стороны, то ногами отпихивать. Такой шум и грохот поднялся, что даже на дороге в Замлынскую Гурку слышно было! Запоздавшие проезжие, когда шум этот долетал, что силы коней подгонять начинали, а кто мог, на полевую дорогу сворачивал, только бы подальше от заброшенной мельницы убраться.

А Утопец тем временем во всю разыгрался. Нетопыри и совы когтями старые мешки треплют и крыльями бьют. Такая туча мучной пыли поднялась, что на минуту даже свет месяца затмила! Рыская так среди мешков и сусеков, нашел Утопец и знамя прусское, Станеком запрятанное. Днем, когда из-под моста за парнем следил, не заметил тряпицы этой: плохо он видел при свете солнечном.

Теперь знамя это заинтересовало его и удивило: сначала наподдал сверток копытом, что у него заместо левой ноги было, потом одумался, поднял его, развернул и осмотрел внимательно. А все совы, которые на мельнице угнездились, слетелись теперь к речному владыке, расселись вокруг него на сусеках и желтые неподвижные глаза с любопытством на знамя уставили.

Красиво переливался атлас при свете лунном. А на нем, кичливо выставив длинный клюв свой и лапы с огромными когтями, чернел спесивый прусский орел. По этому изображению королевского герба распознал Утопец в находке то самое знамя, которое не раз уже видывал из своего укрытия под мостом, откуда любил посматривать на Замлынскую Гурку. Обычно вывешивали знамя прусское на самом высоком доме в деревне, потому и догадался Утопец, что это — важная и необыкновенная вещь.

— Откуда оно могло взяться здесь? — спросил речной владыка у самой мудрой и старой совы.

— Кто-то из людей принес. И тебе в подарок оставил. Угу-у-у… — ответила сова, важно головой кивая.

— Верно! — обрадовался Утопец. — Был тут какой-то парень деревенский… Видать он-то и принес мне этот дар!

— Угу-у! Угу-у! — поддакнули совы.

А самая старшая и мудрейшая из них так промолвила:

— Надобно тебе для такой важной вещи подходящее место теперь подыскать… Угу-у!