Шпион, вернувшийся с холода. Война в Зазеркалье. В одном немецком городке - [50]

— Трибунал?

— Закрытый, разумеется. Он состоится завтра. Мундт арестован.

— А какие у вас еще улики? Что вам удалось собрать?

— Завтра узнаете, — улыбаясь, ответил Фидлер. — Всему свое время.

Он замолчал, глядя на Лимаса.

— А этот трибунал, — спросил Лимас, — как он проводится?

— Все зависит от президента. Не забывайте, это ведь не народный суд. Скорее похоже на следственную комиссию — заседание комиссии, назначенной Президиумом для расследования обстоятельств определенного дела. Трибунал не выносит приговор, он дает рекомендацию. Но в случае вроде нынешнего рекомендация равнозначна приговору. Просто она остается секретной как часть работы Президиума.

— А как ведется расследование? Адвокат? Судьи?

— Там будут трое судей, — сказал Фидлер, — и адвокат. Завтра я выступлю обвинителем по делу Мундта. А защищать его будет Карден.

— Кто такой Карден?

Фидлер помолчал.

— На редкость крутой мужик, — сказал он. — Внешне смахивает на сельского врача — невзрачный и благодушный. Но он прошел через Бухенвальд.

— Почему Мундт не взял защиту на себя?

— Не захотел. Говорят, у Кардена есть свидетель защиты.

Лимас пожал плечами.

— Ну, это уже ваши проблемы, — сказал он.

Они снова замолчали. Потом Фидлер сказал:

— Я бы не удивился — во всяком случае, не настолько удивился, — если бы он истязал меня из ненависти или зависти ко мне. Понимаете? Бесконечная, мучительная боль и все время твердишь себе: или я потеряю сознание, или сумею перетерпеть ее, природа решит сама. А боль все усиливается и усиливается, словно натягивается струна. Ты думаешь, что это уже предел, что сильнее болеть не может, а оно болит сильней и сильней, а природа помогает только в одном — различать степень боли. И все это время Мундт шептал мне; «Жид… жид поганый…» Я мог бы понять — наверняка мог бы, — если бы он пытал меня во имя идеи, если угодно, во благо партии или из ненависти лично ко мне. Но это было не так, он ненавидит…

— Ладно, — оборвал его Лимас. — Он ублюдок. Вам следовало бы знать это.

— Да, — согласился Фидлер, — он ублюдок.

Фидлер казался взволнованным. «Ему нужно выговориться», — подумал Лимас.

— Я постоянно вспоминал вас, — продолжал Фидлер. — Часто вспоминал наш разговор, вы помните, тот, про мотор.

— Какой еще мотор?

Фидлер улыбнулся.

— Извините, это буквальный перевод. Я имею в виду Motor — двигатель, движитель, побудительную силу, как там это называют верующие христиане…

— Я не верующий.

Фидлер пожал плечами.

— Вы понимаете, что я имею в виду. — Он снова улыбнулся. — То, что вас потрясает… Ну, попробую сформулировать это иначе. Допустим, Мундт прав. Знаете, он заставлял меня признаться в том, что я вступил в сговор с британской разведкой, решившей разделаться с ним. Понимаете его логику? Будто бы вся операция была задумана британской разведслужбой с целью втянуть нас, точнее, меня в дело по ликвидации самого опасного для них человека в Отделе. То есть заставить нас обратить собственное оружие против себя самих.

— Он подъезжал с этим и ко мне, — равнодушно заметил Лимас. — Будто бы я все это и задумал.

— Я говорю сейчас не о том: допустим, все так и было. Допустим, это правда. Я говорю это исключительно ради примера, как гипотезу. Так вот, вы могли бы убить человека, невинного человека?..

— Мундт сам убийца.

— Ну, а допустим, он не был бы убийцей? Допустим, что задумали бы убить меня? Лондон пошел бы на это?

— В зависимости от обстоятельств. В зависимости от того, насколько это необходимо…

— Ах, вот как, — с удовлетворением отметил Фидлер. — В зависимости от обстоятельств. Точно так же поступал и Сталин. Статистика жертв и дорожная катастрофа. Что ж, для меня это большое облегчение.

— Почему?

— Вам надо поспать, — сказал Фидлер. — Закажите, что хотите на обед. Вам принесут все, что скажете. Поговорим завтра. — Уже дойдя до двери, он обернулся и добавил:

— Мы все одинаковы, вот что забавно. Мы все одинаковы.

Лимас вскоре заснул в твердой уверенности, что Фидлер — его союзник и что в ближайшее время они вместе поставят Мундта к стенке. Именно этого уже давно хотелось Лимасу.

Глава 19 Партийное собрание

Лиз нравилось в Лейпциге. Ей нравилась даже скудная обстановка — это привносило в поездку элемент самопожертвования. Дом, где ее поселили, был маленький, темный и бедный, еда плохая, и лучший кусок отдавали детям. За столом они постоянно беседовали о политике — Лиз и фрау Люман, секретарь местного комитета округа Лейпциг-Нойхаген, маленькая седая женщина, муж которой был начальником карьера по добыче гравия неподалеку от города. «Это похоже на жизнь в религиозной общине, — думала Лиз, — на жизнь в монастыре или, например, в кибуце. На пустой желудок мир выглядит гораздо привлекательней». Лиз немного знала немецкий, которому ее учила тетка и теперь с удивлением обнаружила, что быстро совершенствуется. Сперва она заговорила по-немецки с детьми, они улыбнулись и принялись помогать ей. Дети с самого начала обходились с ней крайне почтительно, словно она была выдающейся личностью или важной шишкой. На третий день один мальчик набрался храбрости и спросил, не привезла ли она им «оттуда» шоколада. Лиз стало стыдно, что она даже не подумала о гостинцах. А дети после этого перестали замечать ее.