Шпион в доме любви - [79]

Целыми днями она реагировала с диким возбуждением, как человек, сходящий с ума. Однако Пьер осознавал, что ссора или сказанная им грубость по-прежнему могут помешать ей испытать оргазм и уничтожить эротический огонь в ее глазах.

Исчерпав возбуждение, связанное с чтением порнографии, они прибегнули к новому средству — ревности, террору, сомнению, злобе, ненависти, антагонизму — всем тем чувствам, которые могут возникнуть между людьми, связанными друг с другом.

Теперь он пытался опуститься до следующих пластов ее личности, наиболее потаенных и труднодоступных. Когда она засыпала, он смотрел на нее, одевался и причесывался перед зеркалом. Он искал духовный путь к личности Элены, чтобы добиться ее через новую форму любви. Он перестал шпионить за ней, проверяя, кончила ли она, по той простой причине, что теперь она научилась делать вид, как будто кончила, хотя на самом деле ничего не испытывала. Она шла на этот подлог с потрясающей уверенностью и выказывала все признаки страсти: сокращения матки, ускоряющаяся частота дыхания, пульса и сердцебиения, внезапная неподвижность и скрюченное тело, за чем следует почти бессознательная мутнота. Она умела симулировать все — для нее понятия «любить» и «быть любимой» настолько неразрывно связывались с физическим желанием, что она могла достичь бездыханного психического возбуждения, не кончая при этом физически — все, за исключением внутренних спазмов. Однако она знала, что это трудно почувствовать членом. Она поняла, что борьба Пьера за то, чтобы она всегда испытывала оргазм, была разрушительной, и смогла предвидеть, что в конце концов он утратит веру в ее любовь и они расстанутся. Поэтому она решила разыгрывать комедию.

Он начал заигрывать с ней по-другому. Как только она переступала порог его квартиры, он обращал внимание на то, как она движется, как снимает шляпку и пальто, как встряхивает волосами и какие на ней кольца. Он считал, что таким образом может поднять ей настроение и расчистить себе пространство для атаки.

Сегодня она была по-детски наивна и послушна, распустив волосы и склонив голову, словно враз обремененная всеми прожитыми годами. На ней было мало грима, лицо выражало невинность, а платье было легким и светлым. Сегодня ему хотелось ласкать ее нежно и чувственно, например, воздать должное красивым пальчикам на ногах, таким же подвижным, как на руке. Он обратит внимание на щиколотки с бледно-голубыми прожилками и крохотным чернильным пятнышком, навечно вытатуированным под коленной чашечкой, где она, будучи пятнадцатилетней школьницей, носившей черные чулки, замазала чернилами образовавшуюся в них дырочку. Пока она занималась этим, кончик пера обломился, и получилась ранка, так что пятнышко осталось навсегда. Он проверит, не сломала ли она какой-нибудь ноготь, и будет огорчен неприятностью, из-за которой ноготь выглядит теперь ампутированным рядом со своими собратьями, длинными и острыми. Он взял на себя все ее мелкие заботы. Он прижал к себе эту девочку, которую хотел бы узнать. И задал ей вопрос:

— Так значит, ты ходила в черных бумажных чулках?

— Мы были очень бедны, а кроме того, это считалось частью школьной формы.

— А что еще ты носила?

— Ученические блузки и темно-синие юбки, которые я ненавидела. Мне уже тогда нравилась изящная одежда.

— А что ты надевала под низ? — поинтересовался он таким невинным тоном, словно спрашивал, одевала ли она в дождливую погоду плащ.

— Я уже не помню, в каком именно белье я тогда ходила — помню только, что мне очень нравились рубашки с тесемками. Зимой мне приходилось надевать шерстяные кальсоны. А летом я ходила в белых лифчиках и мамлюках[23], которые терпеть не могла, потому что они были слишком широкие. Я мечтала о плетеных кружевах и часами разглядывала витрины магазинов нижнего белья. Они пленяли меня, и я видела себя в сатине и кружевах. Нижнее белье маленьких девочек едва ли показалось бы тебе возбуждающим.

Однако он говорил, что каким бы белым оно ни было и как бы плохо на ней ни сидело, он запросто может представить, как влюбляется в нее, бегающую в черных чулочках.

Он спросил, когда она впервые испытала эротическое возбуждение. Когда что-то такое прочла, объяснила она, потом еще, когда каталась с одним мальчиком на санках и при этом он лежал на ней, а кроме того, когда влюблялась в мужчин, знакомых ей только издали. Потому что стоило им приблизиться, как она обнаруживала в них нечто такое, из-за чего они переставали ей нравиться. Ей нравились только незнакомцы: мужчина, которого она видела в окне, или как-то днем на улице, или мужчина, который повстречался ей случайно в концертном зале. После таких переживаний она переставала укладывать волосы, одевалась кое-как в мятую одежду и сидела, как китаянка, которая думает исключительно о незначительных событиях и благородных печалях.

Потом Пьер поведал ей о своей жизни в бытность мальчиком. Он говорил, лежа рядом и держа ее только за руку. Они словно оба утеряли свою взрослую раковину, которая обычно покрывала их действительное существо.

Сейчас, рядом с ним, она снова стала той, какой была ребенком — актриса, живущая грезами, играющая роли и никогда не знающая, что же она в сущности чувствует.