Шпион - [24]

— Да, это так. Даже мысли об этом не возникало.

— Что заставило вас изменить своё мировоззрение?

— Непросто ответить. Это накапливалось постепенно, как соли тяжёлых металлов в костях. Первые сомнения появились во время раскулачивания. Я не понимал, почему у хороших хозяев, заработавших всё своими руками, отбирают имущество и высылают их, как преступников. Потом появилась статья Сталина о перегибах на местах, меня это как-то успокоило. Очень большим потрясением было начало войны. Как же это? Мы пели: «Броня крепка и танки наши быстры», а немцы уже под Москвой. Значит, что-то было не так, и все слова, что мы готовы к войне, ничего не стоили? Мы всё время говорили о дружбе народов, а целые народы Кавказа выселили в Казахстан. Загнали в теплушки и увезли, как скот. Чеченцев, ингушей, балкарцев. Семьями, со стариками, женщинами и детьми. Под тем предлогом, что они сотрудничали с немцами. Женщины и дети не могут ни с кем сотрудничать.

— Как вы узнали о депортации? Это сорок четвёртый год, вы давно уже жили в Москве.

— Узнал. Приезжали знакомые, рассказывали. Всем рот не заткнёшь.

— Но осетин, насколько я знаю, не тронули.

— Если беда у соседа, значит и в твоём доме беда. Так мы считаем.

— То, о чём вы говорите, знали в Советском Союзе все. Почему только вас это заставило переменить мировоззрение?

— Вы ошибаетесь, не только меня. Война многих заставила серьёзно задуматься. Знаете, какие письма наши солдаты писали домой в ответ на жалобы родных на трудную жизнь? «Потерпите ещё немного, мы скоро вернёмся и наведём порядок. Научим их Родину любить». И что? Вернулись и всё осталось по-прежнему. Каждый по отдельности понимает, что всё идёт не так, но срабатывает инстинкт самосохранения. Что я могу сделать, от меня ничего не зависит. Так думают, это общая беда России. Беда и вина. Профессор Танк сказал, что самое худшее качество немцев законопослушность. Она превращает народ в стадо, в рабов. Это же можно сказать о русских.

— Вы осетин, но считаете себя русским?

— Да, я русский. По складу мышления, по образу жизни, по рабской психологии, она сидит в моих генах.

— Сидит не очень-то крепко. Человек с рабской психологией не способен на такой поступок, который вы совершили. Я имею в виду ваш уход на Запад.

— В жизни каждого человек наступает момент, когда он должен принять решение. Чтобы не потерять к себе уважения. Я принял такое решение. Вот оно: неучастие в подготовке новой войны.

— Вы сказали, Григорий, что недовольство накапливалось в вас, как соли тяжелых металлов в костях. Это может продолжаться очень долго. Даже всю жизнь. Чтобы оно привело к действию, должно произойти какое-то событие, которое сделало бы это действие неотвратимым. В вашей жизни было такое событие?

— Да, было.

— Что это за событие?

— Совещание у Сталина в апреле 1947 года…

XV

14 апреля 1947 года, во втором часу ночи, в коттедже подполковника Токаева раздался телефонный звонок. Звонил дежурный офицер из управления СВАГ в Карлхорсте. К телефону подошла Аза, жена Токаева. На просьбу передать трубку мужу твёрдо ответила:

— Не могу. Он допоздна работал и теперь спит. Я не стану его будить, звоните утром.

Через полчаса звонок повторился. На этот раз звонил генерал-лейтенант Куцевалов, начальник военно-воздушного отдела Советской военной администрации в Германии, в непосредственном подчинении которого находилась группа Токаева. Он приказал подполковнику Токаеву немедленно явиться в его кабинет в Карлхорсте. По дороге Григорий пытался понять, что значит этот ночной вызов. В Москве все руководители работали по ночам и расходились по домам только после того, как Сталин уезжал из Кремля. В Карлхорсте тоже работали по ночам, хотя чаще всего в этом не было никакой необходимости. Звонок Куцевалова мог означать, что случилось что-то важное, а мог не означать ничего, просто у генерал-лейтенанта возник какой-то вопрос.

С Куцеваловым у подполковника Токаева были непростые отношения. Григорий знал, что он был военным лётчиком, храбро воевал. За участие в боях под Халхин-Голом в 1939 году стал Героем Советского Союза, бывшие сослуживцы о нём очень хорошо отзывались. Но по мере того, как он поднимался по карьерной лестнице, характер его портился, он стал раздражительным, нетерпимым к чужому мнению. В то, чем занимается группа Токаева, Куцевалов не вникал, но считал, что он слишком либеральничает с немецкими специалистами, их следует без лишних разговоров задерживать и отправлять в Советский Союз. От возражений Токаева, что так мы получим много малоквалифицированных инженеров, а наиболее ценных учёных упустим, раздраженно отмахивался. После исчезновения авиаконструктора Курта Танка их отношения обострились. Работе подполковника Токаева он не помогал, но и не очень мешал, зная, что руководители СВАГ ценят его как учёного-ракетчика.

В кабинете Куцевалова в Карлхорсте были генерал-лейтенант Дратвин, недавно назначенный первым заместителем Главноначальствующего СВАГ маршала Соколовского, и начальник политуправления СВАГ генерал-майор Андреев. Лица у всех были озабоченные.

— Что-то случилось, товарищ генерал-лейтенант? — обратился Токаев к Куцевалову.