Шпион среди друзей. Великое предательство Кима Филби - [40]

Волков объяснил, что официальная должность в консульстве служила всего лишь прикрытием для его настоящей деятельности в качестве заместителя начальника советской разведки в Турции. По его словам, прежде чем приехать в Стамбул, он некоторое время проработал в британском отделе московского Центра. Теперь они с Зоей хотели бежать на Запад. Мотивация Волкова была отчасти личного характера — у него вышел яростный спор с советским послом. Предложенная им информация оказалась бесценной: полный список советских агентурных сетей в Великобритании и Турции, местоположение главного управления НКВД в Москве, подробное описание их охранной сигнализации, расписания дежурств, подготовки кадров и финансирования, а также восковые копии ключей от картотеки и информация о перехвате британских радиограмм. Девять дней спустя Волков вернулся, на сей раз с письмом, в котором излагалась суть сделки.

Русский «явно готовился к побегу уже долгое время», поскольку его условия были четко сформулированы: он предоставлял имена трехсот четырнадцати советских агентов в Турции и еще двухсот пятидесяти в Великобритании; копии ряда документов, переданных советскими шпионами в Великобритании, сейчас находились в чемодане в пустой московской квартире. Как только сделка состоится и Волков с женой окажутся в безопасности на Западе, он сообщит адрес квартиры, чтобы сотрудники МИ-6 смогли забрать бумаги. В обмен на эти трофеи Волков потребовал пятьдесят тысяч фунтов (примерный сегодняшний эквивалент — миллион шестьсот тысяч фунтов) и политическое убежище в Великобритании под новым именем. «Я считаю такую сумму минимальной, учитывая важность предоставленных вам материалов, ведь в результате этого все мои родственники, живущие на территории СССР, обречены». Русский предоставил достаточные подтверждения подлинности своих сведений: он сообщил, что среди советских шпионов, занимающих важные посты в Великобритании, семеро состоят на службе в разведке или Форин-офисе. «Мне, к примеру, известно, что один из этих агентов исполняет функции руководителя отдела в британской контрразведке в Лондоне».

Волков настаивал на выполнении еще нескольких условий. Британцы ни под каким видом не должны упоминать его имя в радиограммах, поскольку сотрудники советской разведки взломали британские шифры и могут читать все, что передается по официальным каналам; кроме того, у русских есть шпион в британском посольстве, так что все бумаги, относящиеся к его предложению, следует писать от руки и тщательно охранять. Все дальнейшие контакты предлагалось вести через Чантри Пейджа, который мог выходить на связь с Волковым по обычным консульским делам, не вызывая подозрений у советских коллег. Если он не получит вестей от Пейджа в течение двадцати одного дня, это будет означать, что сделка не состоялась и Волков может предложить свою информацию другим заинтересованным лицам. Волнение Волкова вполне объяснимо. Будучи ветераном НКВД, он отлично знал, что именно сделает московский Центр и как быстро это произойдет, как только просочится малейший намек на его измену.

У нового британского посла в Турции сэра Мориса Петерсона была аллергия на шпионов. Его предшественник Нэтчбулл-Хьюджессен погорел из-за шпиона Цицерона. Петерсон не желал иметь с такими людьми ничего общего, поэтому, услышав о предложении Волкова, он тотчас же перекинул всю эту историю на МИ-6: «Никому не удастся превратить мое посольство в шпионское гнездо… займитесь этим через Лондон». Даже руководитель резидентуры МИ-6 в Стамбуле Сирил Макрей оставался в неведении. Джон Рид от руки составил отчет и отправил его дипломатической почтой. Десять дней спустя отчет лег на стол сэра Стюарта Мензиса. Ш немедленно призвал главу советского отдела контрразведки, Кима Филби, и вручил доклад ему. Вот еще одна потенциальная разведывательная операция, кладезь информации, который — подобно бегству Фермеренов за два года до того — может полностью изменить расстановку сил.

Филби читал докладную записку с растущим, хотя и скрытым ужасом: упоминание советского шпиона, заведующего отделом контрразведки в Лондоне, могло относиться только к нему. Даже если Волков и не знал его настоящего имени, он обещал предоставить «копии материалов, ранее переданные» Москве, что вскоре могло вывести на след Кима. Шпионами в Форин-офисе, личность которых Волков тоже грозился раскрыть, были, по всей видимости, Гай Берджесс, работавший теперь в информационном отделе, и Дональд Маклин, первый секретарь британского посольства в Вашингтоне. Уже один этот перебежчик обладал достаточной информацией, чтобы взломать всю «кембриджскую пятерку», вскрыть внутренние механизмы советской разведки и уничтожить персонально Филби. Стараясь сохранить хорошую мину при плохой игре, Филби тянул время, хотя и ответил шефу, что предложение Волкова — «дело чрезвычайной важности». Он пообещал тщательно изучить записку той же ночью и дать свое заключение на следующее утро.

«В тот вечер я работал допоздна, — много лет спустя вспоминал Филби. — Ситуация требовала срочно принимать экстренные меры». Небрежный тон записи — лишь видимость: на самом деле Филби был на грани паники. Он спешным порядком организовал встречу с Кретеншильдом и рассказал ему о случившемся. Тоном типичного англичанина, обсуждающего с приятелем игру в крикет, Макс пытался его успокоить: «Не переживай, дружище. Случались вещи и похуже. Скоро счет изменится в нашу пользу». Кретеншильд советовал Филби уклоняться от прямых ответов и по возможности контролировать ситуацию. В тот же вечер британские радиоперехватчики зафиксировали (хотя и не придали этому особого значения) внезапное увеличение потока шифрованных радиограмм между Лондоном и Москвой, а затем то же самое — между Москвой и Стамбулом.