Шпион, пришедший с холода. Война в Зазеркалье - [32]

– Но лишь весьма ограниченный доступ. Они бы никогда не подпустили чужака к наиболее секретным досье, – настаивал на своем Петерс.

Лимас пожал плечами.

– И тем не менее его подпустили.

– Как он поступал с полученными от вас деньгами?

– После встречи в тот день я больше не давал ему денег. Цирк тут же взял эти вопросы под свой контроль. Вознаграждение стали переводить в один из банков в Западной Германии. Он даже вернул мне все, что я выплатил раньше. Лондон компенсировал ему соответствующую сумму.

– Насколько полной была информация, которую вы отправляли в Лондон?

– С того момента исчерпывающей. У меня не оставалось другого выхода. К тому времени Цирк поставил в известность департаменты министерства. И после этого, – добавил Лимас с ядовитой интонацией, – провал стал лишь вопросом времени. Под напором других департаментов Цирк становился все более требовательным. Они стремились выжать как можно больше информации, готовы были платить ему щедрее. В итоге мы вынуждены были предложить Карлу завербовать других людей, чтобы создать агентурную сеть. Мы совершили неимоверную глупость. На Карла легла непосильная нагрузка, подвергавшая его опасности, подрывавшая его доверие к нам. Это стало началом конца.

– Каков был общий объем полученных от него сведений?

Лимас ответил не сразу.

– Общий объем? Боже, я даже не знаю. Операция продолжалась неестественно длительный срок. Но я думаю, что Карла разоблачили задолго до его гибели. В последние месяцы качество поступавшей от него информации заметно упало. Мне кажется, он попал под подозрение, и с тех пор от него стали скрывать по-настоящему важные материалы.

– И все же, что конкретно он успел вам передать?

И Лимас стал поэтапно вспоминать проделанную Карлом Римеком работу. Петерс не мог не отметить с одобрением, что память этого человека запечатлела все с предельной точностью вопреки огромному количеству спиртного, которое он поглощал. Лимас называл имена и даты, помнил реакцию Лондона, оказываемую оттуда в случаях необходимости помощь. Он помнил суммы, которые запрашивались и выплачивались, даты вербовки в сеть новых агентов.

– Простите, – снова вмешался Петерс, – но я не верю, что всего лишь один человек, каким бы высоким ни было его положение в обществе, как бы он ни был осторожен, изобретателен и усерден, мог собрать такое количество подробнейших данных. Если уж на то пошло, он едва ли успел бы просто-напросто сделать столько фотокопий.

– Но он их сделал, – с нажимом ответил Лимас, внезапно разозлившись. – Он, черт возьми, сумел сделать все это, что бы вы там себе ни думали.

– И Цирк ни разу не потребовал, чтобы вы подробно с ним обсудили, где и как он добывает всю эту информацию?

– Нет, – резко сказал Лимас. – Римек относился к этому вопросу очень ревностно, и Лондону ничего не оставалось, как оставить его в покое.

– Так-так, – задумчиво покачал головой Петерс. А потом неожиданно спросил: – Вы, случайно, не слышали о дальнейшей судьбе той женщины?

– Какой женщины? – с тревогой спросил Лимас.

– Любовницы Карла Римека. Той, что успела сбежать в Западный Берлин в ночь, когда Римека застрелили.

– А что с ней такое?

– Дело в том, что неделю назад она погибла. Точнее – была убита. Ее расстреляли из проезжавшей мимо машины, когда она выходила из своей квартиры.

– Когда-то это была моя квартира, – почти машинально произнес Лимас.

– Возможно, – предположил Петерс, – она знала о сети, созданной Римеком, больше, чем вы сами.

– Что за чепуху вы несете? – вскинулся Лимас.

Петерс пожал плечами.

– Просто очень странно, – заметил он, – что кому-то понадобилось ее ликвидировать.

Когда тема Карла Римека была исчерпана, Лимасу пришлось подробно рассказать о некоторых своих менее значительных агентах, об организации работы берлинской резидентуры, способах связи, сотрудниках и подручных средствах – явочных квартирах, транспорте, звукозаписывающей и фотографической аппаратуре, которую они использовали. Допрос продолжался ночью и в течение всего следующего дня, и, добравшись наконец до постели, Лимас отметил про себя, что выдал все, что ему было известно о разведке союзных держав в Берлине, выпив при этом две большие бутылки виски.

Одна мысль не давала ему покоя: Петерс был уверен, что Карлу Римеку помогали, причем сотрудничал с ним некто очень высокопоставленный. Но, как он припоминал сейчас, точно такое же мнение в разговорах с ним высказывал Шеф. У него тоже вызывали сомнения масштабы доступа Римека к секретной информации. Почему они оба были настолько уверены, что Карл не мог справляться со всем один? Разумеется, у него имелись помощники, как, например, те двое охранников у канала в день их знакомства. Но это были люди незначительные – Карл сообщил ему о них все. Но ведь и Петерс – а уж он-то точно знал, к какой информации имел доступ Карл, – тоже отказывался верить, что Карл действовал в одиночку. В этом мнении Петерс и Шеф слишком явно сходились.

Быть может, так и происходило на самом деле? Вероятно, существовал некто другой. Уж не был ли это тот Особый Агент, которого Шеф всеми силами стремился защитить от Мундта? Это означало, что Карл Римек сотрудничал с этим Особым Агентом и передавал информацию, собранную совместными усилиями. Не об этом ли беседовал Шеф с Карлом, когда попросил оставить их наедине тем вечером на квартире Лимаса в Берлине?