Шпион - [65]

Когда я рассказал эту историю Гинденбургу, я увидел, как глубоко она потрясла его. Несколько минут старый фельдмаршал не мог говорить. Возможно, он думал о матери умирающего солдата, а возможно — и о матери того англичанина. А может быть, он задумался над тем, что война не самое главное в жизни, и что человечность намного важнее войны. Я не знаю этого, но знаю, что он долго любил впоследствии рассказывать эту историю другим. Я заметил даже, что она попала в его мемуары. [24]

Среди прочих, он рассказывал ее и Людендорфу — но тот и ухом не повел!

Через несколько дней меня очень обеспокоило быстрое отступление британских войск в районе Соммы. Теперь немцы, возможно, смогли бы нокаутировать войска союзников еще до прихода американцев. Потому немного позже я с большим облегчением услышал, что наступление немцев застопорилось. Мне было приказано прибыть на фронт как можно быстрее и самому посмотреть, что происходит — потому что в немецком Генштабе было принято направлять штабных офицеров прямо из Генштаба на любой участок фронта, где велись активные боевые действия. Сравните это со знаменитой запиской генерала Жоффра по поводу жалоб на недостатки укреплений Вердена!

Сейчас военные специалисты спорят, и наверняка будут спорить еще много десятилетий, об этой битве на фронте Пятой армии. Ее по праву можно назвать самым большим поражением, из всех, которые понесли обе воюющие стороны на Западном фронте. Точно так же очевидно, что оно едва ли не оказалось окончательным, потому что лишь поредевшие и наспех сколоченные подразделения в последние дни сражения противостояли наступавшим немцам, тогда как между англичанами и французами — и также между британскими Пятой и Третьей армиями — образовались большие бреши. Немцам нужно было лишь двигаться вперед, и Амьен оказался бы в их клещах. А с потерей Амьена и англичане к югу от него, и французы к северу только с огромными трудностями смогли бы удержать свои позиции. Если бы немцы на самом деле пошли сквозь Амьен, это значило бы, что противостоящие им силы союзников были бы настолько расщеплены, что брешь уже нельзя было прикрыть. Тогда разгорелись бы бои на двух фронтах, англичане пытались бы оборонять порты на Ла-Манше, а французы Париж, и в таких обстоятельствах немцы легко могли бы добиться решающей победы.

Но им этого не удалось. На своем пути они столкнулись лишь с несколькими тысячами страшно усталых и угнетенных людей. Каждый день по десять раз в британской обороне возникали бреши. Британский штаб собрал всех оставшихся людей, чтобы заполнить их. Повара, посыльные, клерки, рабочие — всех наскоро вооружили и бросили на передовую. Многие из них ни разу в жизни не стреляли, но это не помешало им великолепно проявить себя в этих ужасных обстоятельствах. Впрочем, никто не ожидал, что они продержатся перед лицом крупномасштабного наступления хорошо обученного, мощного и превосходящего своей численностью противника. Но они продержались. Почему? На этот вопрос должны были ответить историки.

Практически все из них старались найти объяснение в проверке технических деталей. Они подробно изучили все приказы, отданные в ходе битвы и события, последовавшие за этими приказами. Они использовали все методы анализа, сделав самые разные выводы — от разумных до абсурдных. Но все их исследования, на самом деле, касались только военной стороны битвы. Едва ли хоть один из них подумал о человеческой стороне вопроса. Но, как я покажу, именно человеческий, а не военный фактор подвел немцев в этот критический момент. [25]

Я оставил машину где-то в трех милях к востоку от Альбера и пошел пешком по дороге, готовый в случае любой опасности спрыгнуть в лабиринт траншей. На самом деле, никакими опасностями тут, похоже, не пахло. Со стороны трудно было даже себе представить, что сражение было в самом разгаре. Снаряды разрывались редко и как бы от случая к случаю. На британской стороне вообще не было признаков жизни. Внезапно я увидел нечто поразительное — случай, имевший огромное значение. В нескольких сотнях ярдов от меня немецкая рота маршировала к передовой. Немного справа от дороги стояло несколько бараков. Как только немцы дошли до них, все как один, они бросили строй и помчались к этим жалким домикам! Я видел, как стояли их офицеры, дико ругаясь, приказывая им вернуться в строй, но никто из солдат не слушался. Один офицер даже вытащил револьвер и угрожал пристрелить самого близко стоявшего к нему солдата, если он не вернется в строй, но и это никак не помогало. Когда я дошел до этого места, я увидел, что в одном из бараков была столовая, и солдаты без всяких угрызений совести буквально набросились на ее содержимое. В первый раз за всю войну я столкнулся с таким проявлением неподчинения в немецкой армии, и мне это показалось очень важным.

Но история еще не закончилась. Солдаты проходили мимо меня, груженые разного рода «сувенирами», собранными ими в ближнем британском тылу. В основном это была еда, но некоторые тащили с собой такие диковинки, как латунные краны! Когда я добрался до Альбера, то увидел еще более странные сцены. Солдаты носились по улицам пьяные в стельку, обливая себя и свою форму вином из бочек, которые выкатывали из кабачков на улицы. Другие искали добычу в брошенных домах, и сотни пытались прорваться в армейские столовые Экспедиционного корпуса возле вокзала. Стоило мне взглянуть на них, как я понял причину остановки наступления. Потому что по их погонам я сообразил, что это были солдаты и полки, которые должны были продолжать наступление — и, по мнению Генерального штаба, они должны были быть уже на полпути к Амьену!