Шпион - [62]

Мы прошли так с четверть мили, когда я внезапно увидел самого Ллойд Джорджа, поднимавшегося на холм. Очевидно, он совершал свою обычную утреннюю прогулку немного раньше, чем мы ожидали. Если бы он пришел на несколько минут раньше то у него наверняка бы случился ужасный шок — ведь он встретил бы самого себя, с кровавыми ранами на шее и на лице! В данном случае у нас было время лишь для того, чтобы связать Шляйхера за кустами, а мне остаться с ним. Маршалл остался на тропинке. Премьер-министр хорошо знал его, и если премьер-министру пришлось бы встретить кого-то на тропе, то это должен был быть человек, по меньшей мере, известный ему. Ллойд Джордж прошел мимо, весело поздоровался с Маршаллом и остановился, чтобы переброситься с ним парой слов. Затем он пошел дальше шлепающими шагами, так никогда и не поняв, что лежало за кустами, и не узнав — возможно до сегодняшнего дня — как близка тогда была его смерть.

Шляйхер так и не предстал перед судом. Как я и ожидал, он был признан сумасшедшим и поэтому невменяемым. Его направили в психиатрическую больницу Бродмор до конца его дней. Чтобы у меня была хорошая «легенда» для Генерального штаба в Крейцнахе, одна из ведущих газет напечатала короткую заметку о том, что человек, напавший на армейского офицера в Даунсе близ Уолтон-Хит, был признан сумасшедшим и направлен в Бродмор. Я вырезал эту заметку и взял ее с собой в Германию. Мне хотелось бы сейчас точно назвать номер и дату этой газеты, но по глупости я не сохранил ее и сейчас не могу вспомнить с уверенностью; но это было точно в сентябре 1917 года, а газета была «Дейли Телеграф».

По странному совпадению — а странные совпадения, несмотря на злоупотребления ими в романах, бывают и в жизни — Шляйхер умер вечером 11 ноября 1918 года, когда огромные толпы народа отдавали дань уважения человеку, которого он пытался убить. Интересным могло бы быть исследование — как изменился бы ход войны, если бы Шляйхеру удалось убить премьер-министра. У меня мало сомнений — если бы войну продолжал вести человек с меньшей энергией, чем Ллойд Джордж, она не закончилась бы в 1918 году. Возможно, что ее результат не был бы таким успешным с нашей точки зрения. Пусть даже нынешний мир довольно мало нам дал, кто знает, какова была бы наша судьба при возможной альтернативе!

ГЛАВА VII

Удостоверившись, что мои раны неопасны, пройдя неизбежный перекрестный допрос в Военном министерстве и договорившись с Мэйсоном о некоторых новых методах связи, я вернулся в Германию. Там мне был оказан блестящий прием. Мой рассказ — о том, как я переоделся в британского офицера, встретил Шляйхера, дрался с ним и нокаутировал его, как он был признан сумасшедшим и отправлен в сумасшедший дом — был, конечно, воспринят без вопросов, тем более — подкрепленный газетной вырезкой. Я был очень рад, что не только мой непосредственный начальник, но и сам генерал Людендорф дал мне понять, что доволен моей работой. Приглашение на ужин к генералу Гинденбургу было другим следствием моего небольшого подвига. Эти ужины у старого фельдмаршала мне всегда нравились. Я очень любил этого старика. (Я всегда буду вспоминать добрым словом фельдмаршала. После войны я время от времени видел его. В конце своей жизни он был уже глубоким старцем, в нем трудно было узнать победителя Танненберга и человека, чье мужество выстояло даже под ударами поражений последних дней войны. Несколько месяцев назад мне пришлось исполнить печальный долг, присутствуя на его похоронах. Я представлял там английскую газету. Я сидел в грандиозном мемориале, посвященном победе под Танненбергом; многие люди, сидевшие вокруг, были мне знакомы. Все еще живые немецкие полководцы военных лет присутствовали тут: все, за исключением Людендорфа.)

К этому времени я уже на постоянной основе трудился в оперативном управлении. Конечно, у меня была совсем невысокая должность, и я очень хотел подняться на одну или две ступеньки выше, чтобы получить лучший доступ к секретам. В немецких штабных кругах существовал очень хороший обычай, и я бы от всего сердца рекомендовал нашим штабам внедрить его у себя в случае новой войны. У немцев все младшие штабные офицеры должны были, время от времени, на несколько недель или месяцев направляться в строевые части, находящиеся на фронте. Преимущества этого способа слишком очевидны, чтобы его обсуждать. Так как я сейчас был у Людендорфа на хорошем счету, я полагал, что вскоре и мне придется пройти ”освежающий курс”. Напомнив, что я уже два года не служил в окопах и потому отстал от нынешних условий войны на передовой, я предложил ему отправить меня на фронт. Он согласился с тем, что мне следует пройти фронтовую практику без промедления, потому что по возвращении у него будет для меня новая работа. И вот через несколько дней я временно был направлен на фронт под Ипр на должность заместителя командира егерского батальона.

Битва, известная как сражение под Пассендейлом, была в самом разгаре. Стоило мне увидеть условия, в которых тут воевали, как я тут же пожалел о своем энтузиазме. Почему я не подождал пару недель, пока фронт не утих бы, как обычно бывает зимой, в ”патовом положении”. Я вспомнил, что наша зима 1914 года была больше похожей на ад, чем что-либо иное на всей земле, но в сравнении с тем горестным опустошением, в котором мы сражались сейчас, тогда война напоминала зеленые веселые пастбища. С немецкой стороны условия были невыносимые, но тут, по крайней мере, были крепкие, капитально построенные доты из бетона, заменившие ужасные траншеи. К моим землякам с противоположной стороны я не мог испытывать ничего, кроме сожаления. Ведь наше Верховное командование, похоже, так и не позволило себе подумать о том, что оно заставляет своих солдат воевать в условиях, которые, возможно, были бы пригодны для жаб и лягушек, но не для людей. Но мне не хочется задерживаться на этом печальном и достойном сожаления эпизоде — я достаточно задержался в этой грязи. Ее описывали довольно часто — хотя слишком часто ее так никогда и не смогут описать. Достаточно сказать, что Пассендейл почти сломал дух британской армии — то, что не смогли сделать никакие самые отчаянные атаки немцев или самая крепкая их оборона. На полях сражений появился новый военачальник; если русским в 1812 году помог победить Наполеона “Генерал Зима”, то в 1918 году немецкий генерал фон Цвель горько заметил: — Нас разбил не гений маршала Фоша, а “Генерал Танк”. А вот у Пассендейла в 1917 году англичанам наверняка нанес решительное поражение “Генерал Грязь”.