Шпион - [24]

Капеллан, склонившись над бумагами, подставил свою шею как раз так, как было нужно. Дважды я поднимал руку и дважды я колебался. Было ли это въевшимся в мои привычки запрещением поднимать руку на безоружного человека, особенно на служителя Бога? Но если человеку грозит верная смерть, такие запрещения легко подавляются. В третий раз, когда я поднял руку, моя совесть — или что-то другое — замолчала. Его лицо резко упало на стол, он больше не двигался. Способ Зикки действительно оказался удачным.

Теперь мне нужно было действовать быстро. У меня было не больше пяти минут. Очень спешно я снял со священника сутану и надел ее на себя, так же быстро я надел его очки с толстыми линзами. Потом я посадил его на мой стул, который мог видеть охранник, в той же позе — с головой, охваченной руками. Я повернул свою голову так, чтобы он не мог заметить мои волосы. На большее мне не хватило бы времени. Если вам тяжело представить, что все это заняло пять минут, попробуйте снять пальто с лежащего без сознания человека. Подошел охранник, взглянул в глазок, но не увидел ничего, что вызвало бы его подозрения. Все, что он мог видеть, это были я, все еще расстроенный, и капеллан, обращавшийся ко мне с меланхолическими словами утешения. Потом я заторопился. Если бы у меня был мой театральный гримировочный набор, то я справился бы с делом мгновенно, но у меня не было ничего, кроме нескольких предметов, лежащих на столе. Но ведь если у вас светлые волосы, и вы хотите сделать их темными, то можно воспользоваться простыми чернилами. Я бы не стал рекомендовать этот метод для обычного использования, но в условиях военной тюрьмы, где царил полумрак, такая перекраска могла оказаться успешной. Очень быстро я схватил бутылочку с чернилами, любезно предоставленными мне начальником тюрьмы, и вылил их себе на голову. Я обыскал карманы священника и нашел там маленькое стальное зеркало, которое носят многие солдаты. Результат был вполне удовлетворительным — в любом случае, достаточным, чтобы ввести в заблуждение неподозревающего наблюдателя.

Самой серьезной проблемой были усы. Накладные волосы стоят около шести пенсов за ярд, а резиновый клей стоит два пенса за бутылку. Дюйм накладных волос и капелька клея были для меня равны жизни и смерти. Но даже эти вещи, стоившие в общей сложности не больше фартинга, были для меня недоступны. Потому мне следовало найти замену. При этом усы должны были выглядеть достовернее, чем волосы, потому что волосы я скрыл бы под пилоткой. Я снова торопливо обыскал карманы капеллана. Нужно заметить, что за это время часовой еще раз подходил к моей двери — вы же помните, что мне приходилось делать всю свою работу в течение «десятиминутного интервала». Мне нужен был нож, потому что мой, конечно, у меня отобрали. К моей радости я нашел что-то получше. Капеллан был из тех офицеров, которые очень следят за собой, потому в кармане его жилета я нашел маленькие маникюрные ножницы. Я отрезал локон его собственных волос, потому что, хотя он и стригся коротко по военной моде, но носил довольно длинную челку. Вот из нее я и сделал себе усы.

Как прикрепить их? Как закрепить их хотя бы на три или четыре минуты, достаточные, чтобы выйти из тюрьмы? Клея у меня не было, но у меня были конверты, а на конвертах был клей. Мои пальцы, опытные в этом деле, легко порезали волосы на подходящую длину. Потом я облизал с дюжину конвертов, чтобы клей растворился, и приклеил волосы себе над верхней губой. Я придал «усам» правильную форму. Но продержатся ли они? Я прошелся по камере, повертел головой. Несколько волосков упали, но остальные держались. Я снова взглянул в зеркало. Да, результат был вполне нормальным. Я чувствовал большое возбуждение и укрепившуюся уверенность. Оставалась только разница в росте, но шинель должна была ее скрыть, потому что я мог слегка сгорбиться под ней, что было бы, конечно, заметно, если бы я шел без шинели.

У меня оставалось только несколько минут. Я быстро написал капеллану записку с извинениями за мое грубое поведение и собрал все свои бумаги. Заботливо я посадил его спиной к двери, опустил голову, охватил ее руками, так, чтобы цвет его волос нельзя было разглядеть сквозь дверной глазок. Когда охранник приблизился к двери, я встал, надел пилотку капеллана, и положил руку на плечо потерявшего сознание человека, произнося его собственным убеждающим голосом слова последнего утешения. Потом я подошел к двери, которую охранник мне открыл. Он с любопытством взглянул на позу, в которой лежал «заключенный».

— Оставьте его, — сказал я голосом капеллана. — Он очень ослабел, но сейчас он готов встретиться с Богом. Он храбро встретит свою судьбу.

Ничего не заподозрив, охранник закрыл за мной дверь и проводил меня по коридору к кабинету начальника тюрьмы. Я не стал заходить в кабинет, который был ярко освещен, но дал знак, чтобы мне дали мой пропуск. Я сообщил, что заключенный после моего посещения готов к встрече с Творцом, что он собирался написать еще пару писем своим родным, которые начальник тюрьмы, несомненно, отправит по адресу. Когда я стал уходить, он поблагодарил меня, затем, к моему удивлению, сказал: — Ну, хорошо, я сейчас пойду взглянуть на него в последний раз и попробую убедить его лечь спать. Он храбрый малый, и я знаю, что он мужественно встретит смерть, но человек, который бодрствовал всю ночь, обычно становится нервным. Я просто подойду и скажу ему пару последних слов.