Шпагу князю Оболенскому! - [90]

С пригорка посыпались ребята. А из-за поворота бежали дружинники. Впереди всех скакал Вовка, дергая из кармана зацепившуюся рогатку, за ним согласно топали сапогами партийный секретарь и председатель Иван Макарович. Несколько парней даже колы осиновые по давно забытому обычаю прихватили и размахивали ими и почему-то кричали: "Ура!" "Как на упыря поднялись", — подумал Андрей, подбирая ружье.

Великий окончательно очухался и, увидев бегущих к ним колхозников, шмыгнул за спину Андрея и завизжал:

— Не смеете меня бить! Нельзя!

Сразу стало шумно и уже совсем светло. Подбежала и Маруся, схватила Вовку за руку, подшлепнула. Маленький Богатырев заглянул в машину, закричал:

— Иван Макарыч! Тут сейф ваш голубенький лежит! Во ловкач!

Иван Макарович немножко покраснел, потому что в крохотном стальном ящичке, кроме колхозной печати и чистых почетных грамот, были еще и пятнадцать рублей, заначенных им от супруги.

Андрей усадил Великого на заднее сиденье, между двумя дружинниками, отобрал у Вовки рогатку и сел за руль. Остальные пошли сзади, чуть ли не строем и не с песнями, положив колья на плечи, как винтовки. Богатырев шагал по обочине, высоко взмахивая руками, и в своей фуражке, которую подарил ему прежний участковый, был очень похож на бравого командира — росточком только не вышел.

Андрей вывел машину на дорогу, ведущую к селу. Было ощущение какой-то приятной пустоты и усталости, как после трудного, но хорошо сделанного дела. Но сильнее всего было то сложное чувство, которое он испытал (и уже никогда не забудет), видя, как дружно бежали на помощь ему люди. Было в этом чувстве и тепло, и благодарность, и даже немного гордости… Андрей притормозил, дождался, когда поравнялся с ним председатель, и приоткрыл дверцу — хотелось сказать что-то доброе, хорошее и значительное…

— Иван Макарыч, ты пошли кого-нибудь Силантьева отомкнуть. И пусть он дверь в приделе запрет, ладно?

— Ага, — сказал председатель и, ежась, поднял воротник. Потому что кончились чудесные дни золотой осени, пошли дожди, близилась зима. И новые заботы.

Выстрелы в ночи

30 мая, суббота

Только что со мной произошла совершенно дикая, невообразимая история. Не разрешите ли с вами посоветоваться?..

А. Конан Дойл. Записки о Шерлоке Холмсе

После зимы в Синеречье сразу началась весна. Она пришла день в день, час в час, будто терпеливо дожидалась своего времени, расчетливо накапливая силы, и в ночь с февраля на март отчаянно ворвалась в село короткой, яростной, хорошо подготовленной атакой: грозно зазвенела очередями капели, шумно обрушила с крыш твердо слежавшиеся снежные пласты, неудержимо, стремительно разбежалась повсюду бурными ручьями. К утру она бросила в бой свои главные резервы — сначала ветер и жадный дождь, а затем — горячий свет с чисто-синего неба. И дальше все быстро и ладно пошло своим извечным чередом. Сбежали снега, загремел на реках лед, разрушаемый беспощадной силой, шумно тронулся и навсегда уплыл куда-то далеко вниз, ярко зеленея и сверкая холодными искрами на острых, граненых изломах.

Отовсюду — с теплых полей, из хмурых еще лесов — потянуло волнующим запахом проснувшейся земли и прелой соломы, оттаявших стволов и прошлогодней листвы. Торопливо проклюнулась травка, вылупились первые листочки, посвежела хвоя. Чище и звонче стали орать по деревне петухи. Веселее зазвенели в колодцах ведра. Зашумели на полях застоявшиеся трактора.

Синереченцы, соскучившись за зиму по настоящей крестьянской работе, отсеялись ровно, уложились в нужные сроки и по району вышли на первое место. Радуясь хорошей весне, они дружно уверились и в хорошее, совсем уже недалекое, лето, и в добрый урожай…

Андрей Ратников, хоть и своих забот хватало, но в посевную сумел и на сеялке постоять, и даже, подменяя приболевшего некстати тракториста Ванюшку Кочкина, вспахал малую толику за Косым бугром. Все еще тянуло его к привычному сельскому труду, нравилось и хотелось делать с людьми одно общее и важное — дело. Да к тому же хорошо понял он за свою недолгую еще милицейскую службу, что нельзя ему наособку держаться, надо со всеми вместе общими заботами жить — польза от этого обоюдная и заметная…

Но сегодня что-то не ладилось у него. Весь день Ратников как-то неуютно себя чувствовал. И понять никак не мог почему. Уж, вроде бы в должности освоился, привык на людях их внимание ощущать: и доброе, да и недоброе тоже, надо сказать. А тут будто что-то нехорошее у него за спиной делалось, а он и не знал об этом, только казалось, словно кто глаз настороженных и злых с него не спускал, ровно на мушку взял и водил следом стволом, выбирая нужный момент, чтобы курок спустить. Черт знает что такое, злился на себя Андрей, на небывалое с ним состояние.

Домой он пришел поздно: дождался, пока в клубе танцы закончатся, развел двух петушков — Серегу и Митьку, которые уже было и куртки поскидали, и рукава рубах подтянули, проводил до калитки разомлевшего в тепле старика Корзинкина, терпеливо послушал, как он клялся, что "в последний раз, да и то с устатку", проверил магазин и с Галкой на крылечке постоял. За всеми этими делами (день вообще трудный был, хлопотливый суббота) Андрей как-то поуспокоился, однако тревога совсем не прошла, где-то внутри затаилась.