Шпаги и шестеренки - [5]

– Она из твоей руки. Где ты поранил руку? – Я шел на него, и Маккензи пятился.

– Не подходите, сэр!

– Бетти поранила тебе руку, вырвала из нее шестеренку. Это значит, что ты врал мне с самого начала. Это ты пытался восстановить мою жену. Ты держал ее в плену. В моем доме. Может быть ты даже… Она сбежала и искала спасения. Искала меня или Эвана.

– Не подходите! Назад!

Я вскинул руку с заряженным самострелом. Сидящий на плече Маккензи Гарольд бросился вперед, и стрела, предназначавшаяся моему слуге, пробила его тело. Маккензи спустил курок. Глушителя уже не было, и выстрел прозвучал очень громко вместе с болью в моей разрывающейся груди. Кажется, закричала Бетти.

Я лежал на дороге, чувствовал щекой шершавые камни, среди которых кровь смешивалась с машинным маслом. На землю опускался черный пепел. Я повернул голову.

– Простите, сэр.

Маккензи стоял надо мной, направленный мне в лицо револьвер дрожал в его руках.

– Простите.

За спиной Маккензи возник Добрый Малый Робин и перерезал ему горло шпагой.

– Вставай, сэр Джон, – сказал он мне, протягивая руку.

На этот раз я подал ему свою. Поднялся, стараясь не смотреть на дыру в своей груди, из которой торчали ошметки деталей. Где-то в глубине билось живое сердце.

Я взял Бетти за руку. Она безропотно позволила это сделать и немигающе смотрела на меня. Или сквозь меня.

– Джон, – сказала она, почти не шевеля губами.

Робин подошел к мертвому Эвану. Гибкая ветвь на его шпаге расцвела красной розой. Робин сорвал ее и уронил на тело Безумного Часовщика. Затем обернулся ко мне.

– Ты проведешь нас? – спросил я.

Робин кивнул.

Мы пошли к мосту через Грейт-Уз. Я держал Бетти за руку, и она послушно шла за мной. Как заводная кукла. Небо над Городом посветлело, но это был ложный рассвет, и вскоре снова наступила темнота.

Под мостом шевелился туман. В Городе один за другим гасли огоньки фонарей. Предрассветная луна освещала призрачную дорогу, которую я увидел очень ясно. Будто проецируемая камерой-обскурой, она выглядела миражем, сотканным из тумана и лунного света. Выходила из иных миров и вела в неведомые пространства.

– Что там, Робин? – спросил я.

– Это может узнать лишь каждый для себя, – пожал он плечами.

– Спасибо, – сказал я.

– За что? – спросил шут Оберона.

Мне показалось, что далеко-далеко на лунной дороге стоит женщина в белом платье и машет мне рукой.

– Прощай, – сказал я и, держа Бетти за руку, шагнул за черту Города.

Мы уходили по лунной дороге, и наши тела остались на мосту через Грейт-Уз грудами неподвижного металла.

Грэй Ф. Грин Песня для наследника (Фрагмент романа-мозаики «Кетополис: Пляска с китами» в пересказе Ирины Серебровой)

Утро для Михельке, пока что единственного сына Михеля Третьего, начинается по сигналу хитроумных часов, собранных специально для наследника придворным механиком. Держава их морская, а потому часы изображают океанское дно, населенное разными тварями. Малышом Михельке мог долго стоять, наблюдая за движением сделанных в виде морских коньков стрелок: от затонувшего пиратского корабля до огромной раковины с жемчужиной. Каждые три часа, кроме ночи, наверху открывается крышечка, откуда появляется кит, выкидывает жестяной фонтан и трубит. Раньше это казалось веселым колдовством, нынче стало неизменным сигналом к рутинным делам.

В шесть утра – подъем. Если Михельке не встает сам, то его поднимает лейб-медик, доктор Вандермеер. Седой и ловкий, пахнущий лакрицей, он слушает дыхание, считает пульс, заглядывает в рот и уши, а дважды в неделю – измеряет рост. После чего уходит, унося, как приз, свеженаполненный ночной горшок. В прошлом году Михельке мог еще лечь обратно в постель и досмотреть самые сладкие утренние сны, но теперь – не то, ему уж исполнилось восемь лет и спрос с него, как со взрослого. Поэтому в спальню наследника входит чопорный гувернер, мистер Джонс, и следит, чтобы мальчик заправил постель и отправился принимать холодную ванну.

Уступишь желанию «еще пять минуточек поспать» – будет наказание: четверть часа на мелкой гальке, на коленях, лицом к стене. Потому что король должен понимать, когда его долг выше его желаний.

Поэтому после противной холодной ванны следует утренний туалет: растертый жестким полотенцем Михельке одевается и с усилием расчесывает спутанные за ночь вьющиеся белокурые волосы. Приведя себя в порядок, возносит утреннюю молитву святому Ионе, покровителю моряков и главному защитнику страны. Затем обыкновенно остается немного свободного времени до завтрака, когда наследник может или повторить уроки, или почитать какую-то из стопки одобренных для него книг. Читать Михельке очень нравится, но он чаще выбирает повторить уроки, потому что о плохом уроке мистер Джонс вечером скажет папе. И тогда, вместо того, чтобы потрепать сына по кудрявой макушке, папа высечет ему руки розгами. Самыми лучшими вишневыми прутьями, специально для наследника доставленными морем, отмоченными за все время плавания в соленой океанской воде.

И плакать нельзя, или получишь добавки – надо терпеть: если ты король и имел неблагоразумие попасть впросак, получи, что тебе причитается, и не подавай вида, что страдаешь. «Ты будешь нести ответственность за целую страну, сын, и ты еще не представляешь, как это иногда бывает трудно и больно – привыкай».