Шпаги и шестеренки - [114]
Впрочем, ни до тонкостей, ни до двусмысленностей дело сейчас не дошло – в кабинет растревоженной валькирией влетела Ленхен.
– Карл, герр Энгельс, к вам посетитель!
– К нам? Почему «к нам»? Откуда он знает, что и я здесь? – удивился Фридрих.
Маркс тревожно насупил брови – неужто опять провокации пруссаков?
– Не ведаю. Но он спросил вас обоих. А сам, сказал, представится только вам. Так впустить?
– А как он выглядит? Возраст, цвет волос, деловое платье, раса, происхождение? – забросал вопросами Маркс. Склонность к систематизации всегда была его сильной стороной.
– Белый, молоденький, лет шестнадцати. Но выглядит старше – сильный такой. «Спортсмен», как говорят англичане. Только все одно не старше шестнадцати, глаза еще глупые. Платье – обычное, студент на каникулах.
Карл и Фридрих обменялись взглядами и одновременно кивнули головой: впустить.
В комнату вошел паренек, действительно испуганный. Но не трус. И не слабак. Это был испуг человека, привыкшего к драке, однако неожиданно оказавшегося в ситуации, когда драка убийственно бессмысленна.
– Добрый день, господа! Я наслышан о вашем благородстве и умоляю о помощи.
Энгельс хорошо отличал лондонский говор от акцента Манчестера (где у него стояла пока еще не самодвижущаяся фабрика). Однако тут было совсем другое произношение, трудно определяемое на слух.
– Горничная сказала, вы знаете, как нас зовут. Позвольте и нам узнать ваше имя.
– Мое? – юноша сглотнул слюну. – Меня зовут Дейл. Дейл Рухтра.
– Какая необычная фамилия. Вы индус? – уточнил Маркс.
– В некотором смысле – да.
– Отлично. Мы, немцы, очень любим детей Ганга. Скажите, пожалуйста, почему вы здесь и что вам нужно?
Казалось, юноша вновь растерял остатки решимости.
– Присаживайтесь, – подбодрил его хозяин дома.
Молодой человек безвольно рухнул на стул. Тот, к счастью, выдержал. Юноша заговорил.
– Я знаю, вы за людей. За простых людей. Вы защищаете. Ведь у вас «Союз справедливых». А тут сейчас со мной может свершиться величайшая несправедливость.
Карл и Фридрих вновь переглянулись. Официально «Союз справедливых» был отменен давным-давно, когда они расширили его, преобразовав в «Союз коммунистов». Но неофициально, только между собой, в своем самом узком кругу – человек десять, не больше – «Союзом справедливых» они называли нечто вроде своей внутренней коммунистической полиции, позволявшей выявлять шпиков и провокаторов. Однако откуда об этом мог узнать этот случайный посетитель, перепуганный юноша? Провокация? Такая наглая, прямая? Непохоже. Специальные департаменты европейских монархов работают тоньше, аристократичней. Это не их стиль. Скорее в духе Бакунина. Хотя… Да нет, тоже как-то странно – с ним давно расплевались.
Так что? Кто? Зачем?
Не оставалось ничего иного, как внимательно выслушать этого сомнительного Дейла Рухтру. Энгельс сел в ближайшее кресло. Маркс – в свое привычное, рабочее. Схватив первый попавшийся лист с политэкономическими формулами, перевернул его и изготовился делать пометки.
– Сам я не лондонец. Отец мой уехал отсюда на север.
Карл и Фридрих вновь понимающе глянули друга на друга. «Парень – шотландец» – одновременно щелкнуло в головах.
– Однако здесь остались мои родственники. Дядюшка Дик, тетушка Аннет, дядюшка Генри… Впрочем, он – нет… Ну да, в общем, дядюшка Дик и тетушка Аннет. Видите господа, я абсолютно открыт перед вами.
Для поддержания хорошей атмосферы слушающие кивнули головой.
– Полгода назад я впервые приехал к ним в Лондон, поскольку давно мечтал об этом. С другой стороны, конечно, мама… Тем более, что с папой сейчас совсем уж, – юноша покачал головой, показывая, как скверно нынче с папой, и ища поддержку, по очереди заглянул в глаза собеседникам – Ну вы же меня понимаете?
На этот раз Карл и Фридрих качнули головой почти искренне. Что тут непонятного – у «папы» явно проблемы с алкоголем, или с картами, или с девицами, или с потерей работы, или, что, скорей всего, сразу с несколькими из названных компонентов в той или иной комбинации.
– Да, так я был здесь на Рождество.
– Позвольте узнать, где вы остановились?
– На Финборо-роуд, в студии дяди Дика. На каникулы я был везде-везде. В Соборе Святого Павла, смотрел коллекцию оружия в Тауэре. Совершенно был очарован… – юноша глубоко вздохнул, вспоминая свои ощущения.
– Чем, Тауэром?
– Нет, комнатой ужасов и статуями убийц в Музее Мадам Тюссо.
Маркс улыбнулся, а Энгельс негромко скрипнул зубами.
– Тут же рядом был, в Зоологическом саду, как раз передвижной зверинец приехал. Ходил в Хрустальный дворец, ну знаете, его для Всемирной выставки паровых самодвижущихся аппаратов построили, – юноша замолчал, не в силах припомнить самое важное. – А ну да! В театр ходил. Три раза! Генри Ирвинг – это такой Гамлет…
– И, очевидно, вы тут еще с кем-то познакомились кроме Гамлета. Вы же не только с родственниками общались?
– Да, да, конечно. Помните, зима была холодная. А я люблю спортивные занятия. Привык как-то. И мне как раз коньки подарили. Мороз ударил быстро, Темза очень хорошо замерзла, гладкая такая.
