И Гаврила Семёнович вдруг вытащил из ящика покрытую пылью, с потускневшей рукояткой шпагу в кожаных тиснёных ножнах.
Гаврила Семёнович вытащил из ящика покрытую пылью, с потускневшей рукояткой шпагу.
Витя схватил шпагу, и глаза его загорелись.
Пока Гаврила Семёнович рылся в ящике, он вертел шпагу, вынимал из ножен, пробовал на зуб сталь, нюхал, вставал перед зеркалом в позы, чистил рукоятку о штанину…
— Гаврила Семёнович, и что это за чудная такая шпага? — спросил он.
— Это, друг, старинная шпага.
— Лет сто ей?
— Да, пожалуй, и больше, кто знает! — отвечал Гаврила Семёнович, разбирая пожелтевшие листы в папках.
— А что это здесь написано? — приставал Витя.
— Покажи-ка… Дай лупу со стола. Так, так… — Гаврила Семёнович прищурился. — Написано: «Толедо». Это такой город в Испании, там её, наверно, делали. А ещё по-французски: «Береги честь».
— Гаврила Семёнович, а как она к вам попала?
— Вот уж не знаю. Должно быть, от дедушки: он всякую старину собирал.
Теперь Витя в лупу разглядывал шпагу. Нашёл пробу: рукоятка была из чистого серебра, художественной работы. Обнаружил на лезвии запекшуюся кровь и не согласился, когда Гаврила Семёнович сказал, что это ржавчина.
— Гаврила Семёнович, что это здесь за зарубки? — не унимался Витя.
— Зарубки? Может быть, число дуэлей или убитых на дуэли этой шпагой, — пошутил Гаврила Семёнович.
— Вот это здорово! — Витя начал считать: — Раз, два, три… Двенадцать штук, вот это да! А кто ею дрался? А почему она короткая? Зачем конец обломанный? — сыпал он вопросами.
— Фу ты, какой любопытный! Кто дрался, — не знаю. Конец обломан, — наверное, последний удар пришёлся по панцырю. А короткая она… Так ведь для храброго человека длинная шпага и не обязательна. «Есть отвага в груди — ко врагу подойди, и не будет короток булат…» — вдруг продекламировал Гаврила Семёнович.
— Как? Как? Вот это мне нравится, повторите, пожалуйста! — воскликнул восхищённый Витя. — Повторите, я запишу! — Он вытащил из кармана клочок бумаги и карандаш: — «Есть отвага в груди — ко врагу подойди…» Гаврила Семёнович, а что, если… — Витя задохнулся от возбуждения. — А вдруг… А что, если это самого д’Артаньяна шпага? Как вы думаете, а?
— Сильно сомневаюсь. Впрочем, всё может случиться, — отмахнулся от него Гаврила Семёнович, продолжая разбирать ящик.
Витя снова отошёл к зеркалу и долго молчал, рассматривая шпагу.
— Гаврила Семёнович, знаете что? — наконец робко сказал он. — Продайте мне эту шпагу!
— Что-о? Да зачем она тебе понадобилась?
— Я заплачу. В рассрочку. В кино не буду ходить, накоплю. Продайте!
В голосе у Вити послышалась такая мольба, что Гаврила Семёнович засмеялся.
— Нельзя, Витя, — он покачал головой. — Шпага называется «холодное оружие», и носить её не разрешается.
— Да она же сломанная, тупая! Перочинный ножик — и то опасней… — горячо убеждал Витя.
— Нет, дружок. Знаю я вас, сорванцов. Начнёте баловаться, а мне отвечать придется. Ещё под суд попадёшь.
Витя сложил на груди руки:
— Гаврила Семёнович, честное слово, из дома не вынесу, вот честное пионерское! Не верите? Я вас никогда не обманывал!
Гаврила Семёнович серьёзно посмотрел на него.
— Верю тебе, Витя. Но не могу. Что твои родители скажут?
— Родители согласятся, я знаю! — обрадовался Витя, загораясь надеждой. — Вот увидите, что согласятся. Вот увидите!
Гаврила Семёнович несколько минут подумал. Потом сказал:
— Ну хорошо. Давай с тобой договоримся так: если ты обещаешь мне шпагу из дома не выносить, не баловаться и, самое главное, сегодня же принести от родителей расписку, что они разрешают, тогда я дарю её тебе.
— Ура! — завопил Витя, размахивая ножнами, но тут же спохватился: — Что вы, Гаврила Семёнович, такую драгоценную вещь… Нет, я заплачу, я накоплю…
— Дарю тебе, Витя, в знак нашей дружбы, — повторил Гаврила Семёнович. — Только, смотри, никогда не забывай надпись: «Береги честь», — и он похлопал Витю по плечу.
— Спасибо! Спасибо! Вот это подарочек! — бормотал Витя.
Он засунул шпагу в штанину и, придерживая её, забыв про всё на свете, даже не попрощавшись с Гаврилой Семёновичем и не взглянув на обиженную таким невниманием собачонку, выбежал из комнаты.
С художником Гаврилой Семёновичем Поповым и его женой Марьей Ивановной Витя познакомился так.
Однажды после школы — дело было ещё зимой — Витя с Шуркой Кривошиповым катались на лыжах. У реки собралось много мальчишек: сбили из снега трамплин и съезжали с горы вниз.
Витя только приготовился показать высший класс, воткнул палки в снег и вдруг услышал отчаянный крик.
По заснеженной реке бежала девочка, махала руками и звала:
— Пуделька, назад! Назад, Пуделька!
Перед ней скакала, волоча поводок, рыжая мохнатая собачонка. Она мчалась к полынье у моста, где ребятам было строго-настрого запрещено кататься. Над полыньей кружились вороны и курился пар: в этом месте завод спускал в реку горячую воду с отработанным мазутом.
Собачонка домчалась до ворон и, не удержавшись, с размаху полетела в полынью. Девочка завизжала что было сил.
Тогда Витя, не раздумывая, скатился с берега, развернулся и понёсся к мосту.
Собачонка хотела вылезти из полыньи, но подтаявший лёд обламывался под её лапами.