Шпага д'Артаньяна, или Год спустя - [35]

Если бы Кольбер мог предугадать реакцию Людовика XIV на это замечание, он предпочёл бы скорее проглотить язык, чем высказать его. При воспоминании о преступлении ваннского епископа король утратил всякое самообладание:

– Тысяча чертей! Вам и нет надобности это знать! Если я утверждаю, что герцог – изменник, то вы обязаны принимать это на веру. Я – король, и если только пожелаю, этот проклятый мушкетёр через час будет заточён в Бастилию! Навсегда! Я – король! Я!!!

Кольберу сделалось нехорошо при виде искажённого яростью лица короля. Он согнулся в глубоком поклоне, и это изъявление безоговорочной покорности несколько отрезвило рассвирепевшего самодержца. Голосом, всё ещё срывающимся от гнева, но лишённым уже следов злобы, Людовик спросил:

– Вы одумались, сударь?

– О да, государь.

– Больше никогда не пытайтесь противопоставить мне другого человека, будь он даже папой или вторым мессией.

– Слушаю, государь.

– Смиритесь с тем, что меня мало заботят личные переживания испанского посла. Пусть его имя обсуждается на все лады – я и пальцем не шевельну. В конце концов, ему должно быть лестно внимание французского двора к его особе, разве не так?

– Наверное, ваше величество, – бесцветно откликнулся Кольбер.

– Так-то лучше, – покровительственным тоном произнёс Людовик. – Я доволен, что мы пришли к единому мнению. Кстати, – добавил он, – я не слыхал, чтобы кто-нибудь упомянул о тайном звании господина д’Аламеда. Вы понимаете?

Кольбер поднял голову и с надеждой взглянул на короля:

– Значит ли это, что тайна осталась тайной?

– Да. Говорят лишь об общеизвестных событиях, таких как бастион Сен-Жерве и Фронда, где отличился наш гость. Надо сказать, все слухи весьма и весьма лестны. Как видите, ничего страшного.

– Совсем ничего, государь, вы правы.

– А раз я прав, то делайте своё дело, дорогой господин Кольбер: до приёма осталось чуть более часа, а конкордат ещё нужно переписать.

– Церемония приёма остаётся в силе, государь?

– Да, скромная аудиенция без излишней торжественности. Помпа неуместна в условиях повторной миссии.

– Итак, я могу удалиться?

– Да, можете. Хотя… нет, подождите! Я забыл сказать вам относительно переезда…

– Переезда?

– Да, переезда в Фонтенбло. Я рассказывал вам о нём пару недель назад.

– Я помню, государь.

– Вы, надеюсь, так же хорошо запомнили и сумму, которую я тогда затребовал у вас?

– Отлично помню, государь – четыре миллиона ливров.

– Знаете, господин Кольбер, с тех пор я произвёл перерасчёт.

– Вы, ваше величество?

– Да, я. И убедился в ошибочности названной цифры.

– О! – с плохо скрытой надеждой произнёс суперинтендант.

– Я передумал. Мне потребуется вовсе не четыре миллиона.

– А сколько?

– Пять, и завтра же.

Кольбер стойко выдержал удар – пятью миллионами он располагал благодаря Арамису и собственной предусмотрительности.

– Итак, сударь? – нетерпеливо сказал король.

– Итак, ваше величество получит пять миллионов, – холодно ответил министр.

– Завтра?

– Завтра в час пополудни.

– Чудесно, сударь, чудесно!

– Но, государь, могу ли я смиренно надеяться, что эта цифра больше не увеличится?

– О да, не тревожьтесь, любезный господин Кольбер. Я убедился в вашем несомненном превосходстве, и с нынешнего дня, клянусь, заброшу счетоводство. Не моё это дело, раз я допускаю миллионные просчёты. Нет, пять миллионов – это всё. Должен же и у королей быть предел! – весело сказал Людовик.

«Если бы это было так!» – гневно подумал Кольбер и сдержанно поклонился.

XVI. О том, как Людовик XIV устроил судьбу Маликорна

Выйдя из королевской опочивальни и увидав ожидающего у дверей графа де Сент-Эньяна, Кольбер ответил на его изысканное приветствие безликим кивком. Министр всё ещё находился под впечатлением потери миллиона, который намеревался сэкономить. Несмотря на это, он успел подумать о том, что вроде знаком с дворянином, скромно стоящим подле Сент-Эньяна. В эту минуту из спальни донёсся повелительный голос Людовика XIV:

– Впустить господ де Сент-Эньяна и де Маликорна!

Молодые люди, немедленно утратив скучающий вид, устремились на зов. Как легко можно заключить из предыдущего диалога, король был ещё счастливее прежнего, ибо к радужному настроению прибавились торжество над строптивым суперинтендантом и такая безделица, как сто тысяч пистолей. Сент-Эньян и Маликорн не принадлежали к числу людей, не умеющих выстроить линию поведения по одному движению бровей монарха. Их реверансы потому были не вполне безупречны, а походка – чуть более размашиста, чем дозволялось даже фаворитам. Однако, именно являясь таковыми, они знали, что королю в подобном состоянии скорее по душе некоторая вольность в словах и жестах, нежели скованность и пуританская чопорность.

Расположившись в позолоченном кресле, король обратился к Сент-Эньяну:

– Прежде всего, граф, хочу выразить вам признательность за… вы знаете, за что.

– Кажется, знаю, государь.

– Я обо всём наслышан. Вы весьма изобретательны и находчивы, впрочем, как и всегда. Поздравляю!

– Ваше величество слишком добры.

– У нас ещё будет время потолковать об этом. А сейчас, дорогой граф, позвольте мне сосредоточить всё внимание на господине де Маликорне. Мы не часто видим его при дворе, и это очень огорчает нас.