Шпага д'Артаньяна, или Год спустя - [30]

– С нетерпением жду разъяснения.

– Так слушайте, монсеньёр. И война, и разорения, и кораблекрушения – производные жизнедеятельности государства, а значит – вещи предсказуемые.

– Следовательно?..

– Следовательно, на них всегда можно найти деньги, и верьте – они у меня находятся. Только не поймите меня превратно: говоря «у меня», я подразумеваю «у короля».

– Будьте покойны.

– Но есть в нашем бюджете расходная статья, которая никогда не может быть определена заранее.

– Даже вами?

– Даже мною.

– Полноте, сударь. Вы пугаете меня, что до вас удавалось, поверьте, немногим… В сущности, одному только д’Артаньяну и удавалось.

– Тем не менее это так.

– Что же это за статья, не подлежащая предварительной оценке? Уж не создание ли этого великолепия? – и Арамис выразительным жестом обвёл пространство вокруг.

– О нет. Строительство Версаля поглощает немало золота, это верно, но редко выходит за рамки сметы. Это всё – заведомо оговоренные суммы.

– Я, право, теряюсь в догадках.

– Оно и понятно, монсеньёр. Видно, что вы не были частым гостем при французском дворе.

– Если вы разумеете двор ныне царствующего короля, то не далеки от истины. Что до двора Людовика Тринадцатого, смею вас уверить: я знал его лучше многих других.

– Это другое, совсем другое.

– Да уж, – горько усмехнулся прелат, – наверное, вы правы: сын не слишком похож на отца. Естественно, что и окружение должно быть иным.

– Я говорю не о персонах.

– Значит, об этикете – этом полурелигиозном догмате современности?

«Ну всё, довольно водить его за нос, – подумал Арамис, – а то он в двух шагах от обморока».

Действительно, пот со щёк Кольбера можно было собирать стаканами.

– Нет, монсеньёр. Дворцовые приличия не оплачиваются из государственной казны и, следовательно, мало трогают меня. Я не придворный.

– Видимо, речь идёт о королевских забавах, – милостиво обронил посол давно ожидаемую собеседником фразу.

Вздох облегчения, вырвавшийся из птичьей груди Кольбера, напомнил Арамису шумное дыхание Портоса.

– О да, ваша светлость, вы попали в точку. Но… смею ли быть с вами вполне откровенным?

– Прошу вас всецело положиться на мою скромность, дорогой господин Кольбер.

– Благодарю вас, монсеньёр. В таком случае я сообщу вам, что эти забавы поглощают львиную долю доходов.

– В самом деле?

– Судите сами: за текущий военный год на празднества, балы и приёмы истрачено свыше девяти миллионов ливров.

Сумма не произвела впечатления на генерала ордена, однако она заставила внутренне содрогнуться бывшего ваннского епископа, помнившего крестный путь Фуке. Арамис понял, что пора брать дело в свои руки. Пристально глядя на суперинтенданта, он сказал:

– Будьте же откровенны до конца, господин Кольбер: эти расходы весьма обременительны?

– Да, монсеньёр.

– И в настоящее время они совершенно непосильны для казны, а значит – и для вас?

– Да, монсеньёр.

– А его величество снова потребовал денег?

– Да, монсеньёр…

Каждый из трёх ответов был тише предыдущего, поэтому в последний раз Арамису пришлось напрячь слух, чтобы расслышать шёпот министра финансов. Выдержав паузу, он, как бы размышляя вслух, заметил:

– А я-то, признаться, полагал, будто Людовик Четырнадцатый умеет просчитывать любые комбинации на много ходов вперёд…

Хладнокровие Арамиса и собственное отчаяние на мгновение помутили разум Кольбера, он буквально взорвался:

– Ах, монсеньёр, да знаете ли вы так же хорошо, как я, человека, с которым мы оба имеем дело? Знаете ли вы его пристрастие к эффектам, оплаченным любою ценой?.. Знаете ли вы… – он умолк на полуслове, не в силах продолжать.

Великий финансист съёжился в своём кресле, как ребёнок. Генерал ордена услышал достаточно; медленно выпрямившись и хищно подавшись вперёд, он вкрадчиво спросил:

– Какая сумма вам необходима?

– Четыре миллиона, – встрепенулся Кольбер.

– Они могут поступить в ваше распоряжение уже завтра в это же время.

Кольбер закрыл глаза: он никогда ещё не чувствовал себя до такой степени счастливым. Ни арест Фуке, ни собственное назначение на должность суперинтенданта не шли в сравнение с нахлынувшими на него чувствами. Из царства грёз его вырвал властный голос герцога д’Аламеда:

– Взамен я ожидаю от вас одной услуги.

Кольбер вздрогнул и уставился на сидящего перед ним человека непонимающим взглядом, в котором мелькнула паника.

– Не беспокойтесь, сударь, – мрачно улыбнулся Арамис, – моя просьба не касается предмета порученных мне переговоров. Я не потребую ключей от крепости.

– Чего же вы хотите, монсеньёр?

– Очень малого и вместе с тем – очень многого.

– Однако будет ли это в моих…

– Это вполне в ваших силах. К тому же, – добавил Арамис, – моё желание отнюдь не разорительно, в отличие от королевских запросов. Итак?

– Итак, я согласен, монсеньёр.

– Но вы ещё не слыхали моего условия.

– Вы чересчур порядочны, чтобы требовать чего-либо противного чести, и чересчур мудры – чтобы желать невозможного. Я внимательно слушаю вас, господин д’Аламеда.

– Браво, господин Кольбер! Вы великий человек. Будьте уверены: вы не раскаетесь в своих словах.

– Я слушаю вас, – повторил суперинтендант.

– Знаком ли вам исповедник её величества, сударь? – спросил Арамис.