Схолариум - [60]

Студент молча кивнул. И с горечью подумал, что они хотели всего-навсего получить небольшое удовольствие. Удовольствие оказалось смертельным. Необходимость врать отпала сама собой: ему действительно стало плохо. Как будто у него и на самом деле лихорадка или, еще хуже, проказа.

Ломбарди кивнул и вышел из зала. Маринус посмотрел ему вслед и обессиленно прислонился к двери.

После лекции он отправился к себе в комнату, сложил в мешок вещи и стал ждать темноты. Через два часа ворота закроют, до этого времени надо успеть выбраться из города. Вообще-то в бурсе было несколько выходов, но сейчас открыт только главный. Так что придется подумать, как незаметно выбраться наружу. Он натянул на голову капюшон и вышел на улицу. Неожиданно снова начался сильный снегопад, Маринус торопливо зашагал по дороге, которую уже занесло снегом. Снегопад был теперь весьма кстати: никто не обратит внимания на опущенный на лицо капюшон. По Зеверинштрасе он уже почти бежал, потом свернул в один переулок, в другой и, сделав круг, оказался на той же самой улице. Так повторялось несколько раз, и в конце концов он понял, что заблудился. Вдруг сквозь пургу ему показалось, что он узнал силуэт церкви Святого Пантелеймона. Он испугался. Дома здесь заканчивались, он слишком отклонился от дороги, по которой собирался выбраться из города. Придется вернуться. Снег залепил ему все лицо. На улице не было ни одной живой души, темнота сгущалась. Маринус остановился. Как тихо. Тихо до жути, слышен только шорох падающего на мостовую снега. Ни зги не видно. Маринуса затрясло. Куда он забрел? Не разумнее ли вернуться в бурсу и положить конец вранью? И не бегать от убийц, плутая по лабиринтам города. Он ведь вполне может поговорить с деканом. Или со Штайнером. Или даже с самим канцлером. И в первую очередь с отцом. Всегда можно найти общий язык! Он посмотрел на серо-черное небо. В его голове была такая же круговерть, как и там, наверху. Какое безумие считать, что можно убежать от своей судьбы. «Я решу все проблемы, — подумал он. — Я во всем признаюсь. Не оторвут же мне голову. Подумаешь, посадят на пару дней в карцер, но, если привести в порядок свой разум, следует признать, что смысл имеет истина, только лишь истина…»

Он облегченно вздохнул. Да, он не побежит, он предстанет перед истиной. Он слегка сдвинул капюшон, чтобы лучше видеть. Переулок был узким, дома стояли плотно. Из-за снега он не мог разглядеть даже ближайший поворот, от факела проку было мало. Когда Маринус свернул за угол, чьи-то руки вдруг сжали ему горло; он еще успел подумать, что смысл имеет только истина, а потом в глазах потемнело. Он решил, что отец пришел его наказать…

Однажды ранним утром по дороге на рынок Ломбарди заметил человека, выходящего из сада за домом Софи. Служанка? Мальчишка-посыльный? Еще не рассвело, и в сумрачном свете человека было не рассмотреть, хотя до него оставалось шагов двадцать, не больше. Но когда тот снова попал в свет факела, Ломбарди разглядел плащ — плащ студента. В том доме жила весьма обеспеченная кёльнская семья, поэтому Ломбарди удивило, что такие люди сдают комнату студенту. Ему даже показалось, что он узнал парня. Вроде бы это Иосиф Генрих, хотя говорили, что у него комната на Шпильмансгассе. Ломбарди не придал особого значения этой встрече, потому что, в конце концов, каждый волен жить там, где ему нравится, а если он солгал, то это его личное дело и мало касается Ломбарди. Он бы вообще не обратил на это внимания, если бы не посматривал регулярно на дом Софи, надеясь, что однажды встретит ее, как будто случайно. Так что он просто пожал плечами и, дойдя до схолариума, про студента забыл.

То, что зима выдалась такая суровая и длинная, связано с положением звезд, от них же зависит и судьба каждого человека. Звезды, они как поводья в руках возницы, который решает, куда двигаться лошади. У каждого на факультете есть свой гороскоп, из которого он может узнать, откуда пришел и куда идет. Орбиты, по которым движутся звезды, Луна и Солнце, описал Сакробоско, но труд его, «De sphera», весьма неполон; в этом смысле «Circulus eccentricus vel egresse cupidis» неизвестного автора гораздо поучительнее, там рассматривается движение звезд, рассказывается про равноденствие.

Когда Лаурьен с помощью астролябии рассчитывал положение небесных тел, он представил себе, как наверху то же самое делает ангел. Ангел высчитывает орбиту Земли, не зная, что некий человек в тот же самый момент размышляет о том, как бы его найти. «Какая чушь, у ангелов нет постоянного места пребывания, — подумал Лаурьен. — Они парят в небе, если вообще парят, они невидимы и святы».

Рядом с ним, склонившись над бумагами, в подсчеты углубился Иосиф. «Почему нельзя построить такую особую повозку, чтобы поехать к звездам, — задумался Лаурьен. — Бэкон говорит, что Александр Великий сконструировал машины, которые можно спускать в море. Машины, покоряющие небо, — Дедал верил, что такие бывают… Наверное, это возможно… Говорят, что Александр Великий в стеклянной повозке нырял на дно моря и внизу изучал жизнь рыб. Но это просто слухи, никто никогда не видел этой повозки, а свои наблюдения Александр унес с собой в могилу. Что он там нашел? Огромных восьминогих монстров, драконов, змей? Может быть, ангелов? Если то, что летает, обитает в море, а то, что плавает, бороздит небо, тогда каракатицы должны существовать и на небе тоже. Похоже, к земле привязан только человек со своими жалкими двумя ножонками. Но есть числа, с помощью которых можно рассчитать, как разъезжать по морю и по небу в стеклянной колеснице. Притягательная мысль. Но разве такие представления не реальны? Существуют вещи, которые не видны, но все-таки они есть. А что по этому поводу говорят номиналисты?»