Шоколадный папа - [40]
«Но вы же здесь сидите, я имею право… ты же сказал…»
«Но я ведь не могу говорить правду, пойми, когда ты так поступаешь!»
«Что? Я не понимаю!»
«Нет, ты ничего не понимаешь, что бы я ни говорил. Я говорю тебе: „Я тебя люблю“, но ты даже этих простых слов не можешь понять!»
И ей пришлось бы — ноги заставили бы ее — идти домой. И по возвращении она, несомненно, приняла бы пару таблеток, чтобы овладеть ситуацией и не стать совсем несносной, как только он вернется — далеко за полночь, со вкусом чилийского перца на языке.
«Вообще-то следовало бы побольше двигаться, — думает Андреа, — есть побольше моркови, пересадить цветы, отправить кому-нибудь открытку. Позвонить Янне, Каролине, дорисовать картину, собрать с пола бумаги, вычистить кастрюли, купить лекарство для желудка». Но она запуталась в желтой занавеске, и теперь ей придется стоять здесь, окутанной желтой тканью, пока не вернется Каспер и не разрежет материю, выпустив Андреа на свободу. Она к тому времени проголодается и ослабеет, хлеб в горящей печке почернеет, и он бросится тушить (но сначала освободит Андреа!), он скажет: «Моя бедная, любимая!» — и отнесет ее на кровать, и станет целовать ее больные ступни. Может быть, они даже займутся любовью, не закрывая балконную дверь, чтобы все было слышно соседям.
Звяканье велосипедной цепи, Андреа закрывает глаза в надежде. Потом слегка наклоняется вперед и видит самого обычного папу с портфелем под мышкой. Он машет рукой, она машет в ответ, хотя совершенно ясно, что он машет не ей! Он, разумеется, машет самой обычной маме и самой обычной дочке этажом ниже.
Недавно звонила Лувиса. Она спросила, в достаточном ли количестве Андреа принимает витамины. Обычный мамин вопрос. Андреа не может придумать обычного папиного вопроса. Она совершенно самостоятельно выпутывается и идет на кухню: открывает холодильник, наверное, пятый раз за последний час. Масло и жирный сыр для Каспера. Легкий сыр и обезжиренное молоко для Андреа. И еще морковь. Моркови ей не хочется. Никогда не хочется моркови. Открывает буфет и берет горсть мюсли. Если почистить зубы, сладкого хочется не так сильно. Об этом писали в одной газете, но не указали марку зубной пасты. Марка зубной пасты. Андреа пробовала разные, но ей все равно хочется шоколада. Хочется таблеток, но не хочется их хотеть.
Когда Каспер уехал, Андреа купила в магазине большой красный цветок. Красивый красный цветок — она не знает, как он называется. Она хочет полюбить быть дома наедине с собой. С собой в повседневности. Повседневность: все дни. Означает ли это, что все дни похожи друг на друга? Каждый день — повторение предыдущего.
В коттедже повседневностью было мытье посуды, хлопья на завтрак, Лувиса на кухне, Карл на розовом диване после работы, Лувиса с пылесосом, огибающим ноги на полу. Или — пустота на диване и открытка из Дальних Стран на кухонном столе — слова, почти невидимые в обилии еды. Подъем рано утром, Лувиса с вечера красиво накрывает стол для Андреа и Лины-Саги — сиреневые подтарельники, розовые ложки, салфетки в тон. От всего этого становится тепло в животе и хочется как можно дольше сидеть за столом — пусть завтрак никогда не кончается! Иногда на столе вообще ничего нет, он совершенно пуст: красиво накрыть для себя самой не получается, в теле возникает не приятное тепло, а какое-то отчаяние. Тарелка, ложка, стакан — не хочется. Совсем не хочется есть. Потом длинные школьные коридоры: рыжие кирпичные стены, твердые блестящие шкафы — иди и читай, что они написали на этот раз. Не хочется приближаться, не хочется видеть свой собственный бледно-желтый шкаф, а на нем — мерзкие слова. Но в конце концов приходится дрожащими руками вставлять ключ в замок, слыша хихиканье за спиной.
Андреа почти всегда подходит к шкафам первой, чтобы не открывать свой под чужими взглядами, а может быть, даже успеть стереть или смыть, пока никто не пришел. С другой стороны, вовсе не хочется сидеть потом и ждать, поэтому она идет в туалет, а если прийти совсем рано, то не будет даже подножек. «Ну и уродина! Ну ты и тошнотная, Андреа!» А потом — одна за парту, стирательная резинка в затылок, приглушенное хихиканье — и тишина.
Это и есть повседневность плюс картошка, от которой Андреа рвет, и большие прекрасные шоколадки, как только — наконец-то! — заканчиваются уроки, и Лувиса снова красиво накрыла на стол и, может быть, даже украсила цветами. Андреа идет к коттеджу напротив, где живет Хельга, звонит в дверь; открывает папа Хельги, у него грустный вид, — добрый папа, он всегда дома, — и говорит, что Хельга отправилась в Вальхов. Хельга часто ездит в Вальхов, к
