Шоколадная ворона - [28]
– Вопила так, будто у ей от жопы до сердца рукой подать! – прокомментировала тетя Клава.
Ну вот тут все и началось, до сих пор не кончается. Вся милиция из города сбежала – рванули на свои огороды. Глава города на рыбалку умчался прямо ночью, в чем был. А теперь все опять чего-то ждут. Должны, видно, с каждой стороны еще люди приехать – и вот тогда-то они друг друга и поубивают.
– Так что шла бы ты отседа, девка, подальше! – подытожила уборщица. – Чую, вот-вот стрелять, ироды, начнут! Тут и до беды недалеко. Я вот сама работу бросила, домой пойду, а то и вообще в область поеду – кто мне чего скажет? У меня отгулов сколько хошь накопилось! А вообще-то, девка, ты пить бросай. Негоже девке так пить!
– Мне – бросать пить?
– А то! Я не вижу, что ль?! На себя в зеркало посмотри! Нешто я не знаю, как пить надо, чтоб допиться до черноты! У меня муж второй, Колька, года два последних как раз так и зашибал. Даже мать его родная, бабка Катя, узнавать Кольку перестала! Рожа стала черная, аж до синевы! К тому ж он на угольном складе работал. Его все вокруг «негрой» звали. Так теперь он вона, негра моя, возле монастыря лежит, успокоился – не пьет больше, не курит! – Тетя Клава заплакала и прижала к глазам грязный платок, облепленный семечковой шелухой.
На мое счастье, в двух минутах ходьбы от «поля боя» в запущенном здании клуба находился маленький продовольственный магазин. Я купила там полкирпича теплого еще серого хлеба, двести граммов колбасного сыра и пакет томатного сока. В общем, можно считать, что обед удался. По крайней мере, состоялся.
Контора, как и было написано, открылась ровно в два часа дня. Меня вежливо встретил не старый еще толстенький монашек в очках с толстыми стеклами. Я попросила его показать, где находится могила моего отца, и, вынув из сумки урну с прахом Алексея Матвеевича, объяснила, что этот человек мне был больше чем родня и потому я хочу похоронить его рядом с моим папой.
– А если родной, то что же вы в крематорий его понесли? Не христианское это дело! – В голосе монаха слышался упрек.
– Он так завещал... – ответила я.
– Некрещеный, что ли? – продолжал недоумевать чернец.
– Думаю, что родители его крестили, – со-врала я.
На самом деле я просто не знала. Мы никогда не обсуждали этот вопрос. О вере говорили, да. Алексей Матвеевич прекрасно знал историю всех основных мировых религий и много мне об этом рассказывал. Я не все запомнила, но интересно было очень.
– Но он никак не атеист! Русский человек – значит, православный! – Я не хотела, чтобы прием Алексея Матвеевича на место постоянного упокоения сопровождался ненужными разговорами и сомнениями.
– Да что уж там! – монашек вздохнул и махнул рукой. – У нас тут полкладбища татар лежат. Даже два еврея, муж и жена, учителя. Земля, она всех примет. Из праха рождены – в прах обратишеся.
От беседы так и веяло оптимизмом.
– Еще раз повторите, как батюшку вашего величали?
Я повторила. Он достал из стола расчерченный вручную план и стал сверять его с записями в толстой канцелярской книге. Спустя минуту брови его полезли наверх.
– Ах вот вы кто! – воскликнул он тонким надтреснутым голосом. – А мы вас и не знали, как найти! Старая контора еще при коммунистах погорела, и книги вместе с ней. У всех здесь хоть кто-то из родни живет. Восстановили потихоньку. А с вами не знали, что и делать!
– Простите. Но мы с мамой тут не виноваты. Мы не скрывались.
– Знаю, что не виноваты. Не о том речь. – Он распихал по сторонам мелкий хлам, покрывавший стол, и расправил лист с планом. – Тут у нас с вами такое получается, что я не знаю, как и сказать. У нас такого еще и не было никогда.
– Что же случилось?
Я не могла взять в толк, какие такие необычные происшествия могут произойти на старом провинциальном кладбище.
– Да вот, вы посмотрите сюда. – Он ткнул пухлым пальцем в самый край кладбищенского плана. – Вот место, выделенное, как вы видите, отцу вашему, Воронову Петру Владимировичу. Участок номер сто сорок один, возле участка номер сто сорок, где упокоились родители его, а значит, ваши дед с бабкой. Правильно я говорю?
– Наверное, – кивнула я головой. – Я маленькая была, когда папа погиб. Мама все заказывала – и могилу, и памятник.
– Это верно, – согласился монашек. – Она и для себя рядом с мужем место оставила. Имя у нее немного странное, Эда. Нерусское?
– Эфиопское имя.
– Ага, значит, это вы не болеете – просто в маму такая черненькая! – Он обрадовался своей догадливости. – Эфиопы – они тоже, говорят, православные. У вас тоже свой патриарх есть, правильно?
– Да, большинство эфиопов – ортодоксальные христиане, – подтвердила я.
– У нас и поэт великий русский, Пушкин Александр Сергеевич, тоже корнями из эфиопов, – просветил меня мой собеседник. Потом оглядел меня повнимательнее и с сомнением спросил: – Вы про Пушкина-то слыхали?
– Я в России родилась, здесь школу кончила...
Он просиял.
– И крещение здесь, в отечестве нашем, приняли?
– Разумеется! – Родители действительно крестили меня в какой-то подмосковной церквушке.
– Ну вот, – развел он руками. – Крещеные все люди, а такая вещь случилась...
