Шлюхи-убийцы - [12]

Он наверняка покончил с собой, думает Б. Знал, что никогда не добьется визы в Соединенные Штаты или в Мексику, и решил распрощаться с жизнью. Б воображает или пытается вообразить приморский город на юге Франции. Он еще ни разу не был в Европе. Он объехал почти всю Латинскую Америку, но до Европы пока так и не добрался. Поэтому образ средиземноморского города, нарисованный его воображением, напрямую связан с Акапулько. Жара, маленькая и дешевая гостиница, пляжи с золотым песком и пляжи с белым песком. И далекие звуки музыки. Б не знает, что этому образу недостает еще одного, очень конкретного звука или шума: звука, с которым пришвартовываются мелкие суда во всех приморских городах. Особенно в маленьких городах: это звук снастей в ночи, даже если море спокойно и гладко, как суп в тарелке.

Неожиданно на террасе появляется еще кто-то. Б различает силуэт женщины, которая садится за самый дальний, угловой, столик, рядом с двумя большими напольными вазами. Вскоре портье приносит ей заказанную выпивку. Затем, вместо того чтобы вернуться за стойку, портье подходит к Б, примостившемуся на бортике бассейна, и спрашивает, как им с отцом отдыхается. Очень хорошо, отвечает Б. Вам нравится Акапулько? — спрашивает портье. Очень, отвечает Б. А как вам понравился «Сан-Диего»? — спрашивает портье. Б не понимает вопроса. «Сан-Диего»? Ему кажется, что его спрашивают про гостиницу, но он тотчас соображает, что гостиница называется иначе. Что за «Сан-Диего»? — спрашивает Б. Портье улыбается. Заведение с девочками. Тут Б вспоминает карточку, которую портье вручил отцу. Мы там еще не были, говорит он. Это надежное место, говорит портье. Б кивает головой, но так, что этот жест можно истолковать по-разному. Оно находится на проспекте Конституйентес, говорит портье. На том же проспекте есть еще одно заведение, «Рамада», но туда лучше не соваться. «Рамада», повторяет Б, всматриваясь в женскую фигуру в углу террасы между огромными вазами, тени от которых вытягиваются, сужаясь, пока не тают под соседними столиками. На ее столике стоит нетронутый бокал. В «Рамаду» вам лучше не ходить, говорит портье. Почему? — спрашивает Б, чтобы поддержать разговор, ведь на самом деле он не собирается идти ни в одно из этих двух заведений. Подозрительное место, говорит портье, и его белоснежные кроличьи зубы сверкают в полумраке, который очень быстро расползся по всей террасе, словно кто-то за стойкой портье нажал на кнопку и погасил половину ламп.

Когда портье уходит, Б снова открывает свою книгу, но слов уже разобрать не может, поэтому он кладет открытую книгу на стол, опускает веки и слышит не шум снастей, а шум, с которым огромные пласты горячего воздуха опускаются на гостиницу и на деревья, окружающие гостиницу. Сейчас Б с удовольствием искупался бы в бассейне. И на минуту ему кажется, что это вполне осуществимо.

Тут женщина, сидевшая в углу, поднимается и направляется в сторону ступеней, что соединяют террасу с холлом, хотя на полпути она останавливается, словно почувствовав дурноту, и опирается рукой на большой цветочный ящик, где вместо цветов теперь растут одни сорняки.

Б разглядывает ее. На женщине светлое просторное платье из легкой ткани с большим вырезом, который оставляет открытыми плечи. Б ждет, пока она продолжит свой путь, но она не двигается с места и все так же, опустив глаза, опирается на цветочный ящик, тогда Б встает и с книгой в руках подходит к женщине. Первая неожиданность — когда он видит ее лицо. Женщине, по прикидке Б, не меньше шестидесяти лет, хотя издали он не дал бы ей и тридцати. Она американка, и когда Б приближается к ней, она поднимает глаза и улыбается. Добрый вечер, произносит она не совсем внятно. Что-нибудь случилось? — спрашивает Б. Женщина не понимает вопроса, и Б приходится повторить, на сей раз по-английски. Нет, я просто задумалась, говорит женщина, не переставая улыбаться ему. Б несколько секунд размышляет над ее словами. Задумалась, задумалась, задумалась. И вдруг он чувствует в ее ответе угрозу. Словно что-то приближается со стороны моря. Это что-то тянут за собой темные тучи, которые незримо пересекают залив Акапулько. Но он не двигается с места и вообще не делает ни малейшего движения, способного рассеять накатившие на него чары. Но тут женщина видит книгу в левой руке Б и спрашивает, что он читает, и Б говорит: стихи. Я читаю стихи. И женщина смотрит ему в глаза — все с той же улыбкой (улыбка у нее сияющая и в то же время поблекшая, думает Б, начиная все больше взвинчиваться), и она говорит, что ей — в другие времена — нравились стихи. А какие поэты именно? — спрашивает Б, не двинув ни одним мускулом на лице. Теперь я уже не помню, говорит женщина и опять словно погружается в созерцание чего-то, что доступно только ее взору. Однако Б кажется, будто она силится вспомнить имена поэтов, и он молча ждет. Через какое-то время она снова поднимает на него глаза и произносит: Лонгфелло. И тут же декламирует текст с прилипчивой рифмой, которая напоминает Б детскую хороводную песню, во всяком случае нечто очень далекое от тех поэтов, которых читает он. Вы знаете Лонгфелло? — спрашивает женщина. Мы проходили его в школе, говорит женщина все с той же неизменной улыбкой. Потом добавляет: вам не кажется, что слишком жарко? Да, очень жарко, шепчет Б. Должно быть, надвигается гроза, говорит женщина. Она произносит это весьма уверенным тоном. Тут Б смотрит вверх — не видно ни одной звезды. Зато светятся несколько окон в гостинице. А в окне своего номера он видит фигуру наблюдающего за ними человека, и Б вздрагивает от неожиданности, все равно как если бы на них внезапно обрушился тропический ливень.