Шляпколовы. У тебя есть друзья (повести) - [17]

— Знаешь что, — предложил он. — Скажи это сам Яше. Может быть, он отпустит.

Юра ухватился за обманчивую надежду, А вдруг Яков действительно отпустит? Какая им от него польза?

Он вместе с Колей вышел на улицу, к Якову. Поздоровался. Тот, не ответив на приветствие, бросил «пошли» и зашагал так быстро, что Юра едва поспевал за ним. Он пытался что-то говорить, объяснять, но Яков невозмутимо отвечал:

— Позже поговорим.

Они вошли в маленький грязный двор, свернули в закоулок. Юра увидел Гундосого и остановился.

— Иди, не бойся, — подтолкнул его в спину Коля.

— Говори! — приказал Яков.

Юра повернулся к нему и заговорил, все время боясь, что его не дослушают:

— Не могу я, ребята. Неправильно все это. Хочу честно жить. Никому не скажу о вас. Только нельзя мне с вами.

— Сам к нам пришел? — спросил Яков.

— Да. — Юра искоса взглянул на Гундосого. Тот стоял сбоку, спрятав волосатые руки за спину.

— Ты пришел к нам за помощью. Помогли мы тебе?

— Да.

— Мы дали тебе заработать и спасли тебя от позора?

— Но я же не знал…

— Не знал, что мы — воры?

Юра хотел ответить «да», но не решился.

— А знаешь, сколько ты нам должен?

Юра удивленно посмотрел на Якова.

— Да, должен. И не притворяйся, будто не понимаешь. Крали-то мы, а ты только продавал. Мы за тебя работали.

— Я отдам. Пойду на работу и отдам.

— Сначала отдай, потом иди на работу.

— А сколько я должен? — с облегчением спросил Юра. Ему казалось — еще немного, и это мученье кончится.

— Ты должен пять тысяч рублей.

— Так много?

— Выходит, я вру?

Юра хотел сказать, что его не так поняли, но перед глазами мелькнул волосатый кулак. Удар!.. Он покачнулся и почувствовал соленый привкус во рту.

— Подожди, Гундосый, — сказал Яков. — Может быть, субъект одумается?

Слово «субъект» напомнило о рассказе из лагерной жизни. Видно, это воспоминание отразилось как-то на Юрином лице, потому что Яков улыбнулся и спросил:

— Знаешь, кто придумывал развлечения в лагере над тем субъектом?

Юра не отводил от него взгляда.

— Я. — Яков помолчал, любуясь впечатлением, произведенным на Юру, потом снова спросил:

— Понял, субъект?

Холодный пот выступил у Юры между лопатками. Он почувствовал, как рубашка прилипает к спине. Не знал Юра, что Яков рассказывал о той «лагерной истории» не так, как она происходила на самом деле, а так, как ему хотелось бы. Не мог же он признаться, что при первой попытке к издевательству его осудили дополнительно на три года.

Яков остался доволен выражением Юриного лица. Он продолжал свои поучения:

— Вот ты выдал бы нас. Думаешь, только нас посадили бы, а тебя оставили на воле? Нет, субъект. Ты тоже сядешь. А там тебе придется не сладко. Если и не попадем в один лагерь, то дадим знать о твоей личности дружкам. Они тебя просветят.

За Юриной спиной захихикал Коля.

— Надеюсь на твою понятливость, — закончил Яков.

— Не могу я с вами! Не хочу! — закричал Юра. Ему стало омерзительно само присутствие этих изгаженных, жестоких людей. — Вы меня не заставите!

Его ударил по затылку Коля. Юра обернулся к нему и был сбит оглушительным ударом в ухо. Удары сыпались со всех сторон.

— В лицо не бейте. Лучше в живот. И не видно, и дольше помнить будет, — командовал Яков.

На шум прибежали две женщины и пожилой мужчина в вылинявшей железнодорожной форменке.

— Ворюга проклятый! — воскликнул Яков. — Он еще огрызается!

— Не смейте так бить! — вмешался пожилой мужчина. — Отведите в милицию, там разберутся.

Юра попытался обратиться к нему. Но распухший язык едва ворочался. Гундосый схватил избитого за шиворот и поволок со двора. В воротах зашипел на ухо:

— На улице цыкнешь — зарежу!

Юру подхватили под руки с одной стороны — Яков, с другой — Гундосый.

— Мы отведем тебя домой. Проспишься, завтра с нами пойдешь «на арапа». Гляди только — без фокусов. А за науку спасибо скажешь, — говорил Яков.

— Не вздумай — в милицию. Все одно не дойдешь — прирежем, — шипел Гундосый. — Никто тебе не поможет.

— Каждый человек — за себя. А за тебя — никто, — сказал Яков.

Юра долго не засыпал. Опухло ухо. Болели живот и поясница. Тяжело было дышать. Он лежал и думал. До чего дошел! Начал со спекуляции — попал к ворам. Что его ждет впереди? Если он не пойдет к ним, его убьют. Если пойдет, то станет вором, будет бояться милиции, дворников, собак, случайных прохожих, будет презирать себя. Отправиться в милицию… не дойдет… А если дойдет, то его посадят вместе с ними.

Ныло сердце, как больной зуб.

Он старался не ворочаться на постели, чтобы не разбудить мать. Но она все равно услышала. Позвала:

— Юраша.

Он подошел к ней.

— С кем ты сегодня дрался?

Юра удивился. Он был уверен, что мать ничего не заметила. Ответил угрюмо:

— Было — прошло…

Разве мог он рассказать обо всем? О том, как продавал ворованное на рынке? О краже? О ноже в руке Гундосого, о холодно вспыхнувших глазах Якова? Удары, десятки ударов в живот, в бок, в опину. А что ждет его впереди?

— Расскажи все, сын…

Он вспыхнул. Закричал на нее, на себя, пытаясь заглушить свой страх:

— Отстань от меня! Слышишь, отстань! Ты еще ко всему!..

Мать приподнялась на постели. Сын впервые так разговаривал с нею. Что это — дурное влияние? Или ему так трудно?