Шквальный ветер - [43]

А дорога была длинная, похмелье коротким, и безрадостные вопросы куда он едет? зачем? - вставали снова и снова. На всем белом свете у него не осталось ни одного близкого человека, к которому он мог бы заявиться и пережить хотя бы то время, пока закончится следствие по делу об угоне вертолета с золотом.

Впрочем, есть один друг - Анатолий Русанов. Но он теперь в Комсомольске-на-Амуре как раз и расследует это дело и даже когда вернется в Москву, соваться к нему в любых ситуациях нельзя. Спасибо и за то, что не арестовал...

Дела... Как тут не вспомнить слова песенки из популярного когда-то кинофильма: "Никто нигде не ждет меня. Бродяга я".

Да, он, Валентин Иванкин, в недавнем прошлом военный летчик, капитан, теперь бездомный бродяга, хуже того - преступник. И если Анатолий не побоится за свою карьеру, убедит-таки экспертов-криминалистов в том, что найденный на берегу Амура труп - это и есть Валентин Васильевич Иванкин, то, возможно, Валентину и удастся ещё помотаться по своей родной стране, вольно пожить, пока есть деньги в кармане. Хотя он отлично знает по Хабаровску, как быстро они тают...

А колеса все назойливее повторяют свое обвинительное заключение: "Вот и все. Вот и все". За окном вагона проносится однообразная, унылая тайга серые, скованные морозом деревья с таким же серым небом над ними, из которого временами, как из прорванного мешка, сыплют пушистые хлопья. Жалобно скрипят переборки, бьется в окно ветер, словно просится с холода в теплое купе.

И попутчики Валентину попались какие-то недоделанные: мужчина лет пятидесяти с женой и дебильной дочерью. Все трое только жрут да спят, между собой не разговаривают, а лишь перебрасываются изредка короткими сухими словечками, будто между ними кошка пробежала и только суровая необходимость заставляет терпеть друг друга. Едут на "ридну Украйну" из Воздвиженки, что под Уссурийском, куда "уихалы тому десять рокив" в поисках счастья. Теперь в Приморье хаос и беспредел. Вот и решили вернуться.

Глава семейки, Остап Никитич Дырдыра, поначалу, когда Валентин назвался земляком и сообщил, что тоже служил в Приморье, улыбнулся. Они, казалось, даже нашли общий язык, говоря о богатствах Дальневосточного края и о бесхозяйственном его разграблении. Но когда Дырдыра стал поносить Россию и москалей, обвиняя их во всех грехах, связанных с голодом на Украине, Валентин не сдержался:

- А разве русские в тридцатых жили богаче, чем украинцы, не тянули одну лямку?

- А хто був у власти? - возразил Остап и, не ожидая ответа, бабахнул, как отрубил: - Москали! Украйна триста рокив, даже бильше, кормит их хлибом...

Иванкина он, видимо, москалем не считал, потому так откровенно высказывал свое отношение к русским.

Пытаться разубедить его в чем-то было пустым занятием, и Валентин предпочитал больше не заводить разговор с соседом по купе, а проводить время в вагоне-ресторане.

На третий день пути к нему за столик подсела высокая кареглазая шатенка лет двадцати пяти в ярко-изумрудном спортивном костюме, туго облегавшем её стройную фигуру с крупными, выпирающими, как две блистерные* установки, грудями.

- Извините, я не помешаю вам? - спросила она приятным голоском.

- Нет, нет. Пожалуйста.

Валентин уже сделал заказ, и когда Федя принес ему яичницу с колбасой и зеленым горошком с неизменным стаканом сорокаградусного "чая", он, перехватив любопытный взгляд девушки, рискнул предложить ей:

- Не желаете для аппетита?

- А что это?

- Коньяк. Правда, не лучшего качества, но для дороги вполне сойдет.

- Разве здесь продают спиртное? - удивилась она.

- Нет. Это из личных запасов Федора и только для особо доверенных лиц.

- Вот как, - улыбнулась незнакомка. - Интересно. Вы, наверное, частый гость здесь, коль вам оказывается такое доверие?

- Трудно сказать, - уклонился от прямого ответа Валентин. - Так вам наливать?

- Ну, если самую капельку. Для настроения. Я, в противоположность вам, езжу очень редко, и третий день бездействия просто угнетает меня. А тут ещё такая попутчица попалась, что хоть в другое купе просись: днем и ночью спит и такие рулады выводит, что за стенкой соседи вздрагивают.

Валентин невольно усмехнулся, вспомнив своих.

Брови незнакомки круто изогнулись, сойдясь у переносицы, улыбка исчезла, губы плотно сжались, сильнее обозначив ямочки на щеках. Она рассердилась, как внезапно обиженный ребенок, получивший вместо конфетки пустую обертку:

- По-моему, я не сказала ничего смешного.

- Простите, ещё больше развеселился Валентин. - Я не над вами, а над нашим общим положением. Представьте себе, у меня точно такие же соседи. Разница в том, что у вас одна храпунья, а у меня - трое. Настоящий оркестр.

- Сочувствую, - брови женщины распрямились, в уголках рта пролегли чуть заметные складки, выражая усмешку. - От таких соседей поневоле будешь спасаться снотворным, - кивнула она на коньяк.

______________

*Блистер - оптический выступ на фюзеляже самолета для обзора и ведения стрельбы.

Валентин отлил ей чуть ли не половину.

- Будем знакомы, - приподнял он стакан. - Кстати, как вас зовут? Меня - Валентином.

Имя в поддельном паспорте Иванкин оставил свое, а фамилию взял своего друга Ахтырцева, погибшего в Афганистане, уроженца Кубани. В день отъезда из Хабаровска Валентин твердо намерен был отправиться именно туда: очень уж расхваливал друг свой край, станицу Холмскую, утопавшую в садах, добрых, гостеприимных людей, готовых поделиться с соседом последним куском хлеба. Да и Галина - сестра Ахтырцева - была незамужняя, с ней его обещали не только познакомить - посватать. Галя наверняка бы встретила его как родного. Но, поразмыслив, что может доставить горе и ей, если его все-таки арестуют, Иванкин отказался от первоначального плана.