Шкура дьявола - [288]

Тем, выбираемых «Солдатом», казалось, будет бессчетное количество, как и эпизодов и их четких, и подробных описаний. В некоторых случаях, разумеется, уже приехавшие его адвокаты, пытались сделать знаками некоторые замечания, но он не обращал на них никакого внимания, ибо понимал – ничто спасти его не сможет, и если что-то произойдет, то лишь по воле Того, к Кому все это время призывал в сердечной молитве отец Иоанн… И многие молились о нем…

Время подходило к концу, а слова не заканчивались, фразы может и хрипели в надорванных связках и пересохшей слизистой, но еще оставалось то, чему должно было прозвучать:

– Я понимаю, что все вы устали, мало того, и из произносимого немногое усваиваете, да и скорее всего – ничего уже не слышите, но у вас будет возможность, и я прошу уважаемый суд эту возможность обеспечить каждому желающему, дабы все могли прослушать сказанное мною столько раз, сколько этого потребует необходимость.

Я убивал…, и можно сказать с уверенностью, что убивая зарабатывал – правда это не было главным или важным. Деньги тратились в основном на свою же безопасность и на организацию новых преступлений… Всему основой всегда деньги и их власть, без которой нет власти абсолютной – она и есть зло! Хотя, насколько я успел понять – совершенно не важно на каком уровне общества проводятся гонки за обладанием и первым и вторым, мало того нет разницы и в приемах, разнятся лишь количество пострадавших и их социальный, и финансовый уровень! А деньги…, что ж деньги нужны всей цепочке и лишь в редких случаях они не являются определяющими. Что было определяющим у меня пусть останется частично тайной, а частично на ваш суд – любое решение приму, как должное, к тому же кажется закон трактует однозначно – так тому и быть…

Вы спросите: кто давал указания и кому это было нужно, а я почти и не собираюсь этого умалчивать, потому как одних уж нет, а другие, дав на меня показания и стараясь взвалить на мои плечи все вины, сами дали понять о своей роли в этих делах и даже подписались под протоколами, а потому и от меня, кроме как подтверждения сказанного ими более ничего не требуется. Может мне и повезло, что судят меня последним…

Не знаю почему…, а я прекрасно понимаю, что суд только начался и заседаний будет еще достаточно, но именно сегодня что-то подталкивает меня закончить обращением к присяжным заседателям… Уважаемые господа, я отдаю себе отчет о своем положении… яяя…, наверное, не должен ни о чем Вас просить… – и совесть не позволяет иии… эти руки…, по локоть в крови…, но…, но у меня еще есть причины желать жить, хотя бы когданибудь… А потому…, когда подойдет время, и вы уйдете на совещание о принятии вердикта…, вспомните сказанное мною так: я буду благодарен Вам за вынесение мне «достоин снисхождения», что даст мне возможность хоть когда-то вернуться к дочери, именно ОНА и есть та причина, которую я искал семь лет, чтобы захотеть жить или если угодно, чтобы появился смысл жизни – и его я нашел! Если же вы примете решение о не достойности меня «снисхождения», то я… буду Вам так же благодарен за…, я буду Вам благодарен за справедливость, ибо лучше быть наказанным здесь до конца…, чем Там навечно… – Пока эта очередная фраза привлекала внимание присутствовавших, в здании суда, с обратной стороны двери, ведущий в этот зал, прогуливались пожилая женщина и светловолосая девочка с глазами ангела. Эта дверь была немного приоткрыта и некоторые слова, сказанные либо чуть громче, либо чуть отчетливее остальных, долетали до их слуха.

Что они здесь делали? Женщина точного ответа на это не имела, но была вынуждена уступить настойчивым просьбам внучки, которая находясь первый день в Москве захотела приехать именно сюда. Вечером бабушка с кем-то разговаривала по телефону и упомянула, что у Алексея завтра тяжелейший день, если он не передумает сделать то, на что решился. Конечно она прибавила еще некоторые подробности, которые и позволили юному существу понять, где именно «Солдат» будет на следующий день.

Уже добрые два с половиной часа они находились в скучном коридоре, со снующими взад и вперед людьми, выходящими со слезами или причитающими на судьбу, и почему-то никогда не улыбающимися. Девочка заметила, что это действительно странное место, где не только никто не улыбается, но где нельзя и шагу ступить без разрешения дядек в темных мундирах. Другое дело два здоровяка в странной одежде, раскрашенной толи под листву в лесу, толи под свалянный мусор. В руках они держали какие-то железки и слушая, через приоткрытую дверь, говорящего кивали друг другу в подтверждения его слов.

По всей видимости они уже устали, а быть сторожами дверей просто надоело.

В очередной раз проходя мимо их и услышав, как знакомый ей произнес слово «дочь», она ничего не говоря, вынула свою руку из бабушкиной и направилась прямиком к двери. Самый большой, и наверное, самый добрый из двух мужчин с улыбкой посмотрел на нее и устало сказал:

– Там ничего хорошего нет, деточка. Возвращайся к бабушке…

– Как, а папа?…

– Кто?…

– Это мой папа…, я на минуточку… – Оба спецназовца слегка опешили, но быстро отреагировали и второй обращаясь к товарищу пошутил: