Школьный роман - [40]

— Что-то больно сложно ты загнул, Васильев, повтори, я не понял… — проворчал недовольный Динкелакер.

— Никто ничему не умиляется, просто на самом деле интересный факт, — миролюбиво сказал Витя Яворский.

— Факт чего? — разозлился еще больше Егор.

— Того, что Джон Никитин хочет всем чего-то доказать! — ответил Роман Аскеров.

— А вам не кажется, что Маргарита Николаевна не права? — вдруг тихо спросила Оксана Наумова.

Мысль о том, что Маргарита Николаевна может быть в чем-то не права, никому никогда в голову не приходила. Маргарита Николаевна всегда права, во всем и безоговорочно. Не было в школе случая, когда кто-либо мог бы обвинить ее в несправедливом решении, не правильном поведении. Маргарита Николаевна была для всех учеников непререкаемым авторитетом. Само ее имя как бы подразумевало абсолютную, полную правоту, ее слова были весомы и значимы для всех. Казалось, она никогда не ошибается, не заблуждается, не обманывается.

Ксюшкин вопрос на долю секунды повис в воздухе.

— А ты что, смеешь ее судить? — разгневанно развернулся к ней Егор, — Ты просто хочешь оправдать хамство своего недалекого дружка! Или может быть, скажешь, что тебе незаслуженно влепили сегодня пару?

— Заслуженно, — Ксюша прямо поглядела Егору в глаза. — Но Женька заслужил нормальную оценку, если у него все было решено правильно.

— Учитель решает, что заслужил ученик! — отрезал Егор, — а ты сиди со своей двойкой и помалкивай! С тобой потом Маргарита Николаевна столько времени своего потратит на дополнительных консультациях, чтобы тебе что-то в голову вбить! Оно ей надо? Тебе ведь поступать в институт. Так вот хотя бы из простой благодарности не лезь со своими рассуждениями о том, кто прав, кто не прав. Особенно, если сама толком ничего не понимаешь.

— Маргарита Николаевна необъективна к Женьке, — упрямо повторила Ксюша, но уже тихо так, что слышал один Егор, — а ты необъективен к ней!.

«Это уже становится заметно? — удивился про себя Егор, — Ну и пусть, я не стерплю, если кто-то в моем присутствии хотя бы в чем-то упрекнет ЕЕ. Сборище неблагодарных идиотов! Они мизинца ее не стоят, а норовят показать, что будто бы они с ней на равных. Троечники, посредственности! Плебейская сущность, им всем так хочется опустить звезду до своего потолка… А как жаль, что по уставу школы любая драка чревата исключением, иначе я лупасил бы этого Никитина смертным боем!»

Женя Никитин тоже внимательно изучил Устав школы. Три драки — исключение, две недели прогулов — исключение, злостный срыв урока — немедленное исключение, хамство и грубость преподавателю — исключение. Хороший Устав, что и говорить. Васильев драться не будет — он дрожит за свою медальку. Уроки пропускать без причины, по крайней мере, внятно объяснимой, это ему можно будет устроить. Что еще?

Опоздания тоже весьма чреваты… Короче говоря, возможностей для того, чтобы Егорушка пролетел мимо медали как фанера над Парижем уже достаточно. По ходу развития событий придумаем еще что-нибудь.

Пока события развивались весьма вяло. Точнее никак. Не до Васильева сейчас было Жене. Мать не разговаривала с ним целую неделю. Она вела себя так, словно его не было. Не будила по утрам, не кормила завтраком, не давала привычную кучу поручений и наставлений. В школе проходила мимо него, как волна воздуха — ледяная, надменная. На уроках она его не спрашивала, вовсе, казалось, не смотрела в его сторону.

Даже оценку за контрольную ему не объявила, как всем. Вполне вероятно, что она и не проверяла его работу.

Маргарита Николаевна вела себя по отношению к нему так, будто и не было в классе никакого Жени Никитина. Но Женя чувствовал, что это всего лишь первый этап воспитательной работы, за которым неизбежно последует другой, к которому как ни готовься, не избежать фиаско. Он точно не знал, что его ждет дальше, мог только предполагать, что потом Марго начнет дотошно проверять у него уроки, заставляя переделывать работу, придираясь к малейшей неточности или помарке. На ее уроках ему придется отдуваться за двоих — она даст ему такое задание, с которым он однозначно не справится и язвительно при всем классе высмеет его «тупость». Но Женька готов был стерпеть любое унижение, только бы кончилось, наконец, это хладнокровное молчание. Пусть она ему твердит, какой он недалекий, ленивый, ограниченный, пусть постоянно тычет его носом в ошибки и просчеты, только бы не делала вид, что его нет вовсе. Это оказалось для Жени настолько тяжело, он даже сам не ожидал, что ему так важна ее забота и внимание. А ведь еще сам он недавно едва не сквозь зубы разговаривал с ней, демонстрируя свою независимость и самостоятельность. И вот теперь готов заглядывать ей в глаза, только бы она перестала молчать с ним, только бы не проходила мимо него, словно он — пустое место, воздух, пыль… Женька страдал по-настоящему, он и знать не знал, что так может мучиться от того, что мать с равнодушным и холодным презрением, едва скользнув по нему взглядом, отводит глаза в сторону.

Ситуация достигла пика, когда вдруг через неделю позвонил отец и без особенных вступлений спросил:

— Ты что такое там натворил, если мама готова отправить тебя ко мне?