Школьный роман - [35]

Тут Женя вспомнил, что не ужинал еще сегодня. Маргарита Николаевна наказала ему пожарить картошки и отварить сосисок. Но возиться с картошкой Жене не хотелось, и сосиски он не купил. Выйдя из ванной, Маргарита Николаевна это обнаружит, и не обойдется без выговора. Во избежание оного, можно потихоньку шмыгнуть в кухню и исправить положение — пожарить себе три картофелины…

Женька выключил компьютер и собрался было отправится в кухню, потому что на самом деле почувствовал голод, как на пороге его комнаты возникла Маргарита Николаевна собственной персоной.

— Добрый вечер, — произнесла она, пристально поглядев на Женю. Вместо ответа тот скорчил гримасу, но так, чтобы она была не слишком заметна матери.

— Ну что, целый день сидим за компьютером? — спросила она, усмехнувшись, — опять не прочел ни строчки, не приготовил тетради…и конечно, ничего не ел. Евгений, мы ведь, кажется, договаривались, что компьютер будет только после всего остального!

Женя равнодушно молчал, невозмутимо покручиваясь на своем вращающемся стуле и разглядывая потолок.

— А почему ты не был на дискотеке?

— А должен был обязательно быть? — мрачно буркнул Женя.

— Но неужели тебе не интересно провести время в кругу сверстников?

— Мне — не интересно! — отрезал Женя.

— Хорошо, сиди дома как сыч, но тогда хотя бы занимайся! — Маргарита Николаевна несколько раздраженно прошлась по комнате, — ты решил то, что я вам сегодня задала?

— Завтра у нас нет твоих уроков.

— И что из этого? Необходимо снова повторять тебе прописную истину? Уроки нужно делать в тот день, когда они заданы, потому что завтра вы получите другие! Учти, мой дорогой, — пара троек, и ты снова будешь сидеть целыми днями в моем кабинете и заниматься под моим наблюдением, как первоклассник!

— Не буду!

— Вот как? — заинтересованно прищурилась Маргарита Николаевна.

— Не будет у меня никаких троек! Или ты думаешь, что я тупой? — Женя усмехнулся невесело, — не тупее Васильева и всех остальных.

— Ну до Егора тебе, положим, далеко, — устало-пренебрежительно произнесла Маргарита Николаевна, — чтобы так учиться, как этот мальчик, нужно иметь недюжинный ум и силу воли, терпение, усидчивость… А ты, прости меня, во многом ему проигрываешь! Очень во многом…

Женьку словно током ударило, когда он услышал, как мать отзывается о его злейшем враге. Ну конечно — ее любимчик Васильев — гений, одаренный ребенок, а собственный сын, получается, тупица, серое недалекое существо. А ведь сегодня на уроке Женя решил сложнейший пример гораздо быстрее Васильева, но об этом Маргарите Николаевна почему-то не желает вспоминать! Да ей и не надо, чтобы Женька учился лучше всех, чтобы его все хвалили, чтобы он шел на «золотую медаль». Ведь могут возникнуть ненужные вопросы по поводу того, что сын завуча — медалист! Марго проще сделать из Женьки тихого середнячка, нежели иметь по поводу его отличных отметок лишние хлопоты. Здесь всепоглощающее честолюбие несравненной Маргариты заканчивается. Все, что касается Жени, насквозь пронизано только соображениями собственного спокойствия.

Сын не должен ей мешать работать ни своими выдающимися способностями, ни выдающейся тупостью. Он не имеет права высовываться, проявлять себя чрезмерно, потому что это будет не достижением Маргариты Николаевны, а одной лишь помехой.

Женя был уверен, что если бы хоть изредка мать хвалила его за успехи в учебе, он учился бы гораздо сильнее, лучше Васильева. Но еще классе в шестом Маргарита Николаевна сыну, жаждущему похвалы, четко и однозначно выговорила о том, что он не имеет права хвастать своими успехами, потому что находится с остальными отнюдь не в равном положении. Поэтому надо быть скромным и незаметным, спокойно получать себе знания и не высовываться. Ведь все его заслуги — это, в общем-то, и не его заслуги вовсе, а только результат сложившихся в его пользу обстоятельств. Одним из них Марго назвала и собственный высокий пост в школе. Только теперь Женя понимал, что все, казавшееся бесспорным плюсом, на самом деле было помехой, препятствием для того, чтобы он мог раскрыться полностью как личность, стать уверенным в себе, незакомплексованным, незаурядным человеком. Во что превратился он за эти годы, Жене вспоминать было противно и страшно. Но как сбросить с себя в один момент этот груз безропотности, смирения, непритязательности, исковеркавший его душу? Как возвыситься над своим прежним образом забитого, нечестолюбивого мальчика, безропотно сносящего все унижения? Ну, с Васильевым он разберется. Это хоть немного подымет его в своих собственных глазах. А как простить матери то, что она с ним сделала? Он любил ее, он ей верил, он думал, что так будет на самом деле лучше, он не знал, что просто-напросто превратится в того, кем можно помыкать, кого можно растоптать. Почему он должен быть хуже других, и хуже этого Васильева? Потому что так удобно его матери? Она лишила его нормальной семьи из собственного эгоизма, лишила собственной любви, потому что он, прежде всего, был и остается ее учеником, лишила самого себя. А теперь стоит перед ним — надменная, холодная, красивая и разглагольствует о том, как ему далеко до Егора Васильева, что тот превосходит его во всем — и в умственном развитии, и в умении быть первым на протяжении многих лет… А зачем она это ему говорит? Неужели ей теперь хочется обратного, или она уверена в том, что изменить ничего Женя не сможет?