Школьное богословие - [4]

В знакомой мне семье с сибирском городе Ноябрьск заболел недавно воцерковившийся мужчина. В течение первого дня его 5-летний сынишка озабоченно ходит вокруг лежащего папы… На следующее утро больной уже приподнимается… Максимка вбегает в спальню отца и на бегу спрашивает: «Ты уже не болеешь?». Получив в ответ - «Уже получше, но все-таки еще болею», - мальчишка, не останавливаясь, тут же разворачивается в обратную сторону и на бегу бросает: «Тогда я побегу еще помолюсь!»…

А вот случай, свидетелем которого я сам был. В июне прошлого года меня пригласили прочитать несколько лекций в Тамбове. Нетрудно представить себе поезд, который идет из Москвы в начале лета. Вагоны полны детишками, которых родители конвоируют к бабушкам в деревню. В моем купе едет типично московская семья. Мама с папой везут к бабушке в деревню двух мальчишек. Старшему девять, а младшему около шести. Естественно, они видят, что я священнослужитель, и мама рассказывает, что они тоже "во что-то" верят, что папа строитель, как-то даже трубы к храму прокладывал. Детишки, мол, тоже не без Бога растут. "Младший, Сашенька, даже "Отче наш" знает", - мама хвастается. Тут же малыша поднимает: "Сашенька, ну покажи, как ты знаешь "Отче наш"!". Обычно ребенку очень не хочется декламировать что-либо перед взрослыми людьми: что стихотворение, что молитву. И вот Саша "с пятого на десятое", с огромной неохотой прочитал молитовку (только отстаньте, мол, от меня). Легли спать. Их станция была часов в шесть утра. За час детишек будят. Собирают. Буквально без десяти шесть, не доехав лишь несколько километров до станции, поезд вдруг останавливается. Стоит час, другой. Потом выяснилось, что в поезде, который шел перед нами, взорвалась цистерна. Детишки нервничают, родители тоже беспокоятся: их машина из колхоза должна встречать. И неожиданно мама нервно говорит: "Ну, Сашенька, ты, что ли помолись!?" Она-то, похоже, даже не всерьез об этом попросила. Но Сашенька все понял правильно. Встает и работает уже всерьез: "Отче наш, иже еси на небесех..." Какие-то фразы опуская, слова путая... И когда он сказал "Аминь" - поезд тронулся. Проехав нужные километры до станции, на которой юному молитвеннику надо было сходить, и встал там уже надолго. Моих молитв Господь не принимал...

Приведу еще один пример, который никак не объясняется "влиянием среды": Сынишка красного комиссара ничего не знал о Боге - даже бабушка, когда тот спросил про крестик, что это у нее висит на груди, ответила - часы. Но раз, услышав удар колокола, он сказал: "Бабуся! Понеси меня в церковь; я один раз, только раз посмотрю на Боженьку - и больше не буду"*.

Так вот, для ребенка это в порядке вещей; для него неестественно быть материалистом.

Но если естественное стремление ребенка к целостному, мифическому познанию мира не направить в выработанные культурой формы религиозного сознания, он будет обречен на индивидуальное мифотворчество и богостроительство. Табуирование бесед на важнейшие темы приведет к искажениям его внутреннего мира.

Если среда, в которой живет ребенок, не будет предлагать ему многомерное, мифологическое, сердечное, живое, осмысление мира, то мир этого ребенка будет ущербен, ограничен. В 20-х годах в советской педагогике была попытка запретить преподавание сказок детям, аргументированная таким образом: "мы готовим инженеров человеческих душ, нам нужны рационалисты, а все эти Кощеи и Змеи Горынычи - нам абсолютно не нужны". Однако достаточно быстро выяснилось, что однозначная и плоская рационализация детского мира уродует психический мир ребенка; он теряет многомерность восприятия мира.

Ребенок же без религиозного воспитания рискует получить не только психические травмы. Тут речь идет не только о душевном и эмоциональном голодании. В начале 80-х годов вышла книга под названием "Преодоление страхов у детей". Жалко, что я не сохранил саму книгу и не помню ее авторов. Речь в ней шла о ночных страхах детей, об их боязни темноты и одиночества. Автор же предложил вполне понятную психоаналитическую методику: они просили детей нарисовать свои страхи. Ребенок своей рукой рисовал причину своего испуга - и боялся уже меньше.

К книге были приложены эти рисунки. Какие же чудища страшили советских детей в обществе безвозвратно победившего социализма? Инопланетяне? Динозавры? Кощеи Бессмертные?... Большинство нарисовали - бесов. Откуда страх перед чертями в советских ребятах? В те годы бесенок в мультфильмах и на брелках, в детских раскрасках и книжках типа "Сказки о попе и его работнике Балде" - очень милое и смешное существо, с которым советские душеведы предлагали ребенку отождествлять себя. Или его все обижают. Или он такой озорничок, которого даже и пожалеть можно. Ничего злого и плохого в нем нет. И вдруг эти дети (из неверующих семей) рисуют не каких-то инопланетян, монстров и т.д., а именно бесов.

Бабушкиными рассказами здесь ничего не объяснить: во-первых, верующих бабушек в то время было гораздо меньше боящихся детей, а, во-вторых, даже верующая бабушка уж точно не станет рассказывать внуку о лукавом, не дав прежде средств духовной защиты от него. Тогда возникает вопрос: если такое восприятие у него есть, то не стоит ли дать ребенку опыт общения с этим миром, который накоплен его народом, накоплен человечеством. То есть сублимировать, преобразить его личный, пока еще может быть маленький и довольно двусмысленный духовный опыт, через призму общечеловеческого церковного религиозного опыта.