Школа Северного пути - [20]

Колебался медиум недолго.

— Как прикажете, уважаемый сян-го Чжу И.

Низкий земной поклон на это раз дался Юаню куда легче.

«Ну, наконец-то, догадался, — с облегчением подумала Имэй. — Чем ниже кланяешься, тем проще спрятать выражение глаз, и тем легче сдержать себя в ответственный момент»

— Какое похвальное рвение, — улыбнулся министр, вставая с места. — Идемте. Я уже приказал подать повозку.

— Младший ученик тоже поедет с нами, — настоял Юань.

Короб со всяким шаманским скарбом, который тащила на себе Имэй, весил немного, а иного способа попасть во дворец не существовало. Теоретически, конечно, можно написать талисман, дающий невидимость, но зачем? Войти через Полуденные Ворота своими ногами и при свете дня — проще и приятнее.

Даже если бы Имэй не пришлось изображать младшего ученика — помощника шамана — то и тогда она не удержалась бы от восхищённых возгласов. Императорский дворец Великой Лян потряс девушку. Она и вообразить себе не могла, что есть на свете такие места, где прекрасно и гармонично абсолютно всё: палаты, сады, пруды. Пусть на дворе самый канун зимы, а глаз не отвести от рукотворных ручейков и водопадов, от прихотливо изогнутых ив и кажущихся совершенно дикими зарослей бамбука, через которые проложены тропинки для прогулок придворных дам. Первый министр вёл своих спутников как раз в палаты, где проживала при жизни прекрасная Дин Лингуан, словно специально давая понять, сколь удивительна жизнь на вершинах власти.

Покойная гуйфэй приходилась матерью наследному принцу, а, следовательно, в отсутствие Императрицы, была самой влиятельной дамой Внутреннего Двора. Ей принадлежал красивейший Дворец Сияющей Непорочности, обречённый отныне на вечное забвение. Но Имэй посчастливилось увидеть внутреннее убранство в самом начале грядущего упадка. Особенно её поразили вазы из цельных кусков малахита и зеркало на туалетном столике. Оно почти не искажало черты смотрящего в него человека, настолько ровной была отполированная бронза поверхности.

Внутри пахло благовониями и увядшими цветами. Траурные белые ленты теребил сквозняк, они шевелились как живые, а на прикроватном столике так и осталась лежать раскрытая книга со стихами.

— Здесь всё так же, как было в последний день жизни Драгоценной Наложницы, — сказала служанка. — Ничего не тронуто, кроме одежды для погребения и любимых украшений.

— Очень хорошо, — хмыкнул Чжу Юань. — Тогда я займусь делом. Все должны выйти.

— Я останусь.

Вряд ли Первый министр не доверял медиуму или опасался за сохранность вещей. Ему просто нестерпимо хотелось посмотреть на колдующего сына. И вовсе не из-за потаённой отцовской гордости за достижения отпрыска. Когда-то этот гордый и самовлюблённый человек списал со счетов обезумевшего от горя мальчика и быстренько сбыл с рук, как подгулявший товарец. Ничего не осталось от родительских чувств, не стоит тешить себя иллюзиями.

Юань не возражал, но и специально произвести впечатление не старался. Имэй разложила перед ним все потребные для вызова и допроса духов предметы — колокольчики, курильницы, жертвенные чаши, амулеты и зеркала. Ей самой всегда нравилось наблюдать за шаманским обрядом. Общение с духами ли, призыв ли дождя — это не просто ритуал, это ещё и удивительная грань бытия, неведомая обычным смертным.

Резкий в движениях и словах, угловатый и нетерпеливый Чжу Юань постепенно превращался в создание, сотканное целиком из дождя, тумана и ветра. Настолько текучим и плавным становился, будто он и не человек вовсе, а стихийный дух.

Неведомо, что ожидал увидеть сян-го, но вовсе не эту разительную и пугающую перемену в облике сына. Звенящие сами по себе колокольчики, что зазывают духов на любимое угощение — терпко-сладкий дым из курильниц, и несколько капель крови шамана испугают только маленького ребёнка. А вот бездонная павлинье-синяя бездна, плеснувшая из лишённых зрачка человеческих глаз — дело иное, тут и прожжённый царедворец струхнёт. Зеркало, зажатое в левой руке Юаня, отражало нездешний свет и показывало незримое, веер в правой, точно острейший нож, взрезал слои реальностей, чтобы душа не сбилась с пути.

Задачей Имэй было тщательно следить за порезами на руках старшего братца. Как только они вспухнут и снова начнут сочиться кровью, нужно набросить на лицо шамана красный платок.

Всё просто, но зрелище запредельного ужаса, написанного размашистой кистью на холеной физиономии Первого министра, завораживало Ли Имэй. Она получала какое-то извращённое удовольствие от вида его мелко трясущихся губ и подёргивания отвислых щёк.

«Что, страшно тебе, господин Чжу И? Всем страшно, но тебе-то сейчас особенно неуютно, верно? — думала она. — Это синеокое исчадие, скалящее зубы — твоя, между прочим, кровь и плоть».

Свежие раны вскрылись так неожиданно, что юный помощник сам испугался. Но сян-го, надо думать, от страха вообще чуть не обмочился.

— Сейчас-сейчас! — заметалась Имэй, пытаясь удержать алый шёлк на дёргающейся голове братца Юаня. — Все будет хорошо.

Шаман откинулся на спину, дёрнулся и затих. Порезы на его руках затягивались прямо на глазах, пролитая кровь впитывалась в кожу. Ещё несколько томительных мгновений, и Чжу Юань снова задышал размеренно, как крепко спящий человек. Потом он сбросил с лица платок и, если что-то и напоминало о недавней жутковатой метаморфозе, то лишь едва приметный голубоватый отлив белков глаз, вполне человеческих глаз.