Школа. Остаться в живых - [10]

— Отчего же. Где вы там собираетесь учиться? В Лондоне? Представляю себе, чему они вас там научат.

— Я не знаю, что будет там, — звенящим голосом произносит Маша. — И вы не знаете. Вы там не были никогда. Зачем же говорите?

Лариса Васильевна картинно разводит руками.

— Ну, примерно этого я и ждала, — говорит она. — Вот они, эти западные благотворители. Они там только и рассчитывают на нашу молодежь. Думаете, вы там только английским будете заниматься? Не-ет, Мария. Там у вас будет совсем другая история. И в прямом, знаете ли, и в переносном смысле. Вы читали, как о России отзывался Уинстон Черчилль?

Но Маша не желает этого знать. Она поднимается с места, подхватывает сумку и идет вон из класса. Витюша недоуменно смотрит ей вслед, Светка качает головой.

Дверь захлопывается. Рослый Дан (тот, что сидит у окна) негромко, но отчетливо хлопает в ладоши.

— Лозинский, вы хотите следом? — Лариса Васильевна переводит прицел на него.

Дан смотрит на нее с усмешкой. Он абсолютно спокоен. «Он похож на юного Элвиса», — поневоле думает учительница. Да к тому же сын богатых родителей. Умница и отличник. И от этого досадно втройне.

— Вы совершенно напрасно думаете, Лариса Васильевна, что вся история замыкается на России, — говорит он (ее же языком, негодяй!). — За границей тоже есть кое-что интересное.

— То-то вас всех туда и тянет! Ну и давайте, уезжайте! Все уезжайте! Мало там проституток в борделях!

Тут Лариса Васильевна понимает, что сказала лишнее. Она даже напрягается слегка, заметив, как Лозинский отмечает что-то в своей тетрадке — но, прищурившись, видит: тот просто нарисовал ее портрет.

На пол-листа — уродливая драная ворона в нелепых очках.

Очень похоже.

— А ваш Иван Грозный был параноик и сексуальный маньяк, — говорит Дан, отложив ручку. — Может, поэтому он вам и нравится?

— Выйдите вон! — взвизгивает Лариса Васильевна. — Вслед за этой вашей… англичанкой…

— С удовольствием, — улыбается Даник.

Не спеша собирает вещи.

Светка смотрит на него и не понимает. Даже привстает, будто хочет бежать тоже. Он останавливает ее жестом:

— Я пойду. Не надо волноваться. Пока-пока.

Дверь за ним захлопывается. На столе остается лежать листок с нарисованной вороной.

Можно продолжать урок.

* * *

С черным портфелем под мышкой Дан выходит в пустой коридор. Оглядывается. Отсюда некуда идти, кроме как на лестницу.

— Машка, — говорит он мягко. — Что ты расстраиваешься? Было бы из-за кого.

Маша поднимает глаза. Алые губы слегка приоткрыты.

Он что же, вышел за ней?

— Со мной все в порядке, — отвечает она. — Но все равно спасибо.

Он поправляет ее локон. По-дружески.

— Как приедешь — сходи на «London Еуе», — говорит он. — Колесо обозрения. Довольно круто, особенно когда темнеть начинает. Фотки выложишь?

— Дан, — начинает она и останавливается.

— Что?

— Я, может быть, еще никуда и не поеду.

Ей трудно объяснить ему, почему это так. Его отец может вынуть две тысячи евро из жилетного кармана, как раньше говорили. А ей надо больше. У Машки не хватит денег даже на месяц проживания. Даже на самолет не хватит.

Вряд ли он должен знать об этом.

— Я хочу, конечно, — говорит она. — Хочу поехать. Только тут мама одна останется. А ее вот-вот с работы уволят. Из офисного центра все арендаторы разбежались, выручки нету…

— У нее кафе? — кивает Дан с пониманием.

Ага, конечно. У нее кафе. У нее, если честно, зарплата двадцать тысяч. И вынести из этого кафе особо нечего, разве только чай «Липтон» и колбасу полукопченую. Но об этом уже нет смысла рассказывать. Он не поймет, как можно так жить.

— Если я не уеду, я уйду из этой школы, — признается она вдруг. — Я не могу больше. Все будут смеяться.

— Я не стану, — отзывается он.

— За спиной все шепчутся. Надоело.

— Я не шепчусь.

Губы у него — красивые, и улыбается он красиво, хотя и насмешливо, как главный герой в фильме «Сумерки». Опасно улыбается.

И тут звенит звонок. Хлопают двери, и гул голосов выплескивается на лестницу. Но Маша не оборачивается.

— Все кончилось, — говорит Дан. — История кончилась.

Светка смотрит на них с верхней площадки. Даник видит ее, а Машка — нет. Лицо у Светки идет красными пятнами.

* * *

Такое же у нее лицо и вечером, после рюмки ворованного коньяка и двух пирожных. Они сидят вдвоем на Машкиной тесной кухне, где холодильник с Ялтой; часы на микроволновке подмигивают зелеными цифрами; в окне виден дом напротив, где живет Даник, и Светка нет-нет да и взглянет туда.

— Нет, ну правда, он у тебя симпатичный, — оправдывается Маша, тоже краснея. — Он мне просто сказал, чтобы я не расстраивалась.

Светка глядит на нее, подперев голову рукой.

— Дурочка ты. Я не ревную. Куда он денется. Давай-ка лучше…

Коньяк неумело разливают по рюмкам.

— А что, отец не заметит? — смеется Машка.

— Я туда заварки добавлю. Цвет тот же.

Подруги смеются. Это страшно весело. Только нужно закусывать пирожным. Светка не забывает: зубки у нее белые, острые.

— И потом, мы же подруги, — Светка берет Машу за руку, перебирает ее пальцы. Пальцы у Маши красивые. Правда, ногти она не красит. С ногтями у нее и так все в порядке.

— Коньяк лучше, чем пиво, — оценивает Машка чуть погодя.