Школа опричников - [3]

— За дачу ложных ответов подлежите уголовной ответственности по статье…

Я уже забыл, по какой статье. Я знал одно: отступать поздно.

— Кроме того, — продолжал мой истязатель, — вы можете не торопиться с ответами, старайтесь хорошенько припомнить.

Вероятно, это была ловушка. Я не попал в нее потому, что сто — сто двадцать вопросов анкеты были мною зазубрены давно. Опрос длился два часа, и чекист нашел нужным объяснить мне, почему только два часа, а не дольше: я был пролетарского происхождения, мои родители под судом и следствием не были, — одним словом, мое дело было «чистым». Однако я должен был приписать к анкете, что все записанное в ней — сущая правда. Подписали анкету оба — я и он.

Младший лейтенант дал мне 10 минут на передышку, после чего дежурный по школе повел меня на пятый этаж, приоткрыл дверь одной из комнат и пропустил меня вперед. Комната оказалась такой, каких я и никто вообще видеть раньше не могли бы. Стены целиком обтянуты красной материей, по стенам — портреты вождей, самый крупный, занявший простенок между двумя окнами, — портрет «железного наркома» Н. И. Ежова. Посреди комнаты — массивный круглый стол, за столом три откормленных чекиста: старший лейтенант государственной безопасности, лейтенант и младший лейтенант. У обоих окон сидели чекисты без командирский отличий, секретари-стенографисты. Меня усадили за стол — лицом к лицу с тройкой бугаев.

— Курите? — любезно обращается ко мне старший лейтенант, протягивая коробку.

Благодарю и закуриваю.

— Ваша фамилия?

Отвечаю.

— Анкету заполняли?

— Да, товарищ начальник.

— Правдиво?

— А как же иначе? — разыгрываю я наивность.

— Можете отвечать по вопросам?

Говорю, что готов, и старший лейтенант что-то сказал шепотом своему соседу справа, лейтенанту. Тот зачем-то поднялся и зачем-то объяснил мне, что комиссия намеревается меня опрашивать, а я должен отвечать — четко и без запинки.

— Вполне готов! — снова выражаю я свою готовность врать.

— Сколько вам лет?

Отвечаю, как сорвавшись с цепи.

— В каком году работали там-то?… Где работал ваш отец в 1918 году?…

Вопросы догоняют один другой, падают, как камни. Отвечаю быстро.

— За что ваш отец подвергался аресту в 1931 году?

От неожиданности я чуть не обезъязычел, но справился и с этим, хорошо рассчитанным, ударом.

— Отец не был арестован ни разу, — с деланным удивлением отвечаю я и чувствую, что вот-вот мог бы и ляпнуть правду — правду о родном отце, не о легендарном. Скосил глаза на стенографистов: строчат.

После получасового состязания мне предложили выйти в коридор.

— Выйдите минут на пять — на десять. Мы вас позовем.

И ровно через 10 минут меня вызвали, чтобы объявить, что я зачислен в школу и обязан явиться 17 сентября. Старший лейтенант коротко осведомил меня об условиях обучения.

— Курсанты состоят на полном иждивении — питание, обмундирование, даже проезд. Курсанты находятся на казарменном положении, выходят в город по отпускам, с субботы на воскресенье дается отпуск с ночевкой. Но, — добавил он строго, — если будете хорошо заниматься, а плохие отметки влекут за собой лишение отпуска. Успешно работая, можете рассчитывать на поощрение в виде — внеочередного отпуска в город, денежной премии, посещения театров и т. п. Само собой разумеется, что и дисциплина должна быть на высоте. Можете идти.

Испытание нервов выдержано, и я бегу домой в безотчетно радостном состоянии духа.

ПЕРВЫЕ ДНИ

17 сентября 1937 года я перешагнул порог Харьковской межрайонной школы НКВД, чтобы готовиться к карьере чекиста. Сомнения, опасения, вечная настороженность — позади. Все интересы — здесь, в этом здании, вывеска которого отпугивает харьковчан, как всякая с этими вот четырьмя буквами…

Явился к дежурному по школе. Он, справившись у командования о том, принят ли я действительно, сдал меня дневальному, а дневальный отвел в клуб, где и собралось 50 человек новых курсантов.

— Встать! — раздается команда, и в зал входит лейтенант государственной безопасности. Вскоре я знал, что это — товарищ Максименко, начальник-комиссар школы.

Максименко, разрешивший нам снова сесть, ведет беседу на тему — как мы будем жить и учиться. Срок обучения — два года, дисциплина — воинская, положение — казарменное. Обмундирование то же, что у комсостава внутренних войск НКВД, на петлицах трафарет: «X. Ш.» (Харьковская школа). При школе кружки: музыкальный, хоровой, спортивный, есть и кружок танцев, с платным преподаванием. Раз или два в неделю организуются культпоходы в театры, за счет школы. Два-три раза в неделю демонстрируются фильмы — общие и специальные, согласно учебной программе. Раз в неделю — доклад или лекция на темы политического характера. Курсанты составляют две группы, два курса по сто человек. Ежегодно один курс оканчивает школу, а на его место производится прием. До прошлого года набирали только из работников НКВД, а теперь, по решению партии и правительства и согласно указаниям товарища Сталина, набор произведен из числа партийцев и комсомольцев с производства и демобилизованных младших командиров Красной Армии. Имеется библиотека — большой выбор художественной литературы и учебников. Питание не ограничено никакими нормами, оклад 425 рублей.