Школа на горке - [5]

— Понял, — выдохнул Борис, хотя, конечно, ничего не понял.

— Борис! Долго нам тебя ждать? — позвала Галина Николаевна.

— Беги, — подтолкнул его Муравьев, — увидимся. Пока.

*  *  *

В то самое утро, когда Юра выбежал из дому и помчался к школе на горке, девочка Валентина надела новое синее платье из блестящего материала под названием «сатин». Она положила в карман глаженый носовой платок, почистила желтым гуталином ботинки, стараясь закрасить побелевшие носы. Теперь все было в порядке. Валентина прокричала в ухо бабке Михалне:

— В школу пошла! Бабушка!

Бабка Михална была глуховата, но хотела все знать.

— Зачем так рано? Еще только шесть утра! — закричала бабка тоже громко; ей, как многим глухим, не было понятно, нормальным голосом она говорит или нет. Иногда ей казалось, что она говорит тихо, а ее было слышно даже во дворе. — Зачем в шесть утра в школу идти?

— А так! — ответила Валентина. — Мне спать давно не хочется. Я всегда буду рано в школу ходить и на одни «отлично» учиться буду.

Эти слова Валентина сказала негромко, не для бабки, а для себя она их говорила. Но бабка вдруг ответила:

— Хвастаешь.

Никак не поймешь эту бабку: то почти совсем не слышит, а вдруг ухватит то, что совсем тихо скажешь.

— Я хвастунов не уважаю, Валентина, — продолжает бабка Михална. — Твой отец хвастун, а ты в него не будь. Хотя он мне сын, человек он пустой, как сорный бурьян.

Валентина ничего не отвечает. А что она может сказать? Она отца плохо помнит, отец давно не живет дома, с тех пор, как мама умерла.

Маму Валентина совсем не помнит, маленькая была. Помнит только, как везли на черной повозке длинный ящик — гроб.

И черные лошади шли впереди, а глаза лошадям зачем-то прикрывали черные кружочки, а над головами лошадей развевались черные султаны из шелковых ниток.

А отца немного помнит. Помнит, как через несколько дней после смерти мамы он пришел домой и прямо с порога сказал:

— Уезжаю. Не обижайся, мать, я человек искусства, меня зовут дороги. Жена меня удерживала, а теперь что ж...

Отец не договорил, но Валентина, которой еще не исполнилось шести лет, поняла основное: отец уезжает от них, а она остается с бабкой Михалной. Бабка заплакала, а Валентина сказала:

— Не плачь, бабушка, проживем с тобой.

— Много ты понимаешь! — приговаривала бабка, а сама всхлипывала. — Как же нам жить без всех?

Отец достал из шкафа футляр с баяном, перекинул через плечо ремень. Раньше отец играл на баяне в кино перед сеансами.

Ребята во дворе гордились:

— У Валентины отец — артист.

Теперь отец устроился в разъездной цирк.

— Буду аккомпанировать танцующим собачкам, исполнять вальс канатоходцам. Вам буду помогать материально.

И шагнул к двери.

С тех пор бабка и Валентина живут вдвоем. У бабки плохая память, она все забывает и теряет. То ключи забудет, сидит перед запертой дверью на скамейке, ждет, когда Валентина из детского сада придет и отопрет дверь. То деньги у бабки вытащат из кармана, а она только руками разводит — надо же, какие люди нечестные, плохие. Однажды бабка шла по двору и несла бутылку с подсолнечным маслом. Вдруг споткнулась, выпустила бутылку из рук. Звон разбитого стекла, масло потекло по асфальту, бабка заплакала. Валентина выбежала из дома, взяла бабку за руку:

— Сама буду в магазин ходить. И не плачь. Я уже большая — скоро шесть лет.

Ребята бросили игру, уставились на Валентину. Юра спросил:

— Будешь с нами в пряталки?

— Некогда, за постным маслом идти надо.

Взяла дома другую бутылку и побежала в магазин.

С тех пор Валентина редко играла во дворе — то с сумкой идет из магазина, то в булочную несется, то за керосином.

Однажды Юра встретил Валентину возле керосинной лавки, она, склонившись вбок, несла большой бидон с керосином. Поставила бидон на землю, отдышалась и сказала:

— Я — не как ты. У тебя и мама есть и отец, а мы с бабкой живем на алименты.

Юра не знал, что такое алименты, а Валентина знала, хотя ему тоже было шесть лет, как и ей. Но, значит, дело было не только в возрасте.

Вечером Юра спросил за чаем:

— Мама, а что такое алименты?

Мама поперхнулась чаем, а потом уставилась на отца. Отец тоже закашлялся, хотя Юра видел, что он не поперхнулся. Он кашлял нарочно, чтобы успеть подумать. Юра понял, что задал трудный вопрос.

— Ну как бы тебе объяснить... — замямлил отец. — Это когда, например, отец не живет вместе со своими детьми. Понимаешь? Он жить с ними не хочет или не может, а содержать их он обязан, потому что он отец. И он посылает деньги по почте. Эти деньги называются алиментами. Понятно?

— Понятно. Значит, это деньги. А почему отец не живет дома? Отец должен жить там, где его семья.

— Это редко бывает, что отец отдельно. Вот у нас во дворе все отцы на месте, верно?

— Как — все? А у Валентины?

— Ах, забыл. Ну, это особый случай безответственности, этот гармонист.

— Пей чай, остынет, — напомнила Юре мама. — Вечно ты приносишь со двора бог знает что.

— Под стеклянным колпаком не вырастишь, — непонятно сказал отец.

Юре почему-то понравились эти слова. Он подошел к отцу, взобрался к нему на колени, потерся лбом о жесткий подбородок. Потом долго сидел молча. Отец мешал чайной ложкой в стакане, оранжевый абажур висел над столом, свет отражался в пианино, в никелированном чайнике. Мама намазывала масло на хлеб. Руки у мамы мягкие, пальцы длинные. Юрина мама преподает в музыкальной школе.