Шкатулка воспоминаний - [50]

Но с точки зрения Клода, Париж создавал совсем иное впечатление. И ворота, и горшки на стенах, напоминающие зубцы, заставили юношу вспомнить картинку древнего замка. Он не замедлил поделиться впечатлением:

– Это же крепость!

– Если и так, то эту крепость явно осаждают, – ответил извозчик. – Посмотри-ка туда!

И в самом деле, сотни странствующих солдат штурмовали ворота. Но в руках у них были не аркебузы и не древки пик, а сумки и корзины, молотки, пилы и мешки всевозможных форм и размеров. Клод, усевшись высоко на куче свертков, испугался такого разнообразия – куда ни бросал он взгляд, везде его ожидало что-то новое. Он крутил головой, подобно грузоподъемному крану, пытаясь постигнуть смысл уличной жизни.

Когда «Люсиль» подъехала к депо, извозчик заорал: «Тормози!!!» – и Клод спрыгнул на землю. Ноги его затекли. Он удивительно ловко подсунул под колеса деревянные клинья и огляделся. Вокруг стояло множество лакированных повозок: крытые экипажи, громоздкие почтовые коляски, целая армада кебов.

– Я должен проверить декларацию грузов и пассажиров. Будет много болтовни насчет пропаж. Встретимся здесь в семь вечера. Не опаздывай! – И Поль Дом указал на куранты Гревской площади.

Извозчик тяжело спустился на землю, и его тут же атаковал торговец, ожидающий поставки партии конского волоса из Шани. Впрочем, Поль успел ободрить мальчика до того, как его окончательно поглотила толпа купцов и распространителей. Он прокричал:

– Помнишь, что говорил тебе аббат? Мол, надо тренировать свое зрение так, чтобы глаза могли уловить каждую деталь в водовороте окружающих предметов…

Клод закончил фразу:

– …дабы удовлетворить потребность мозга в зрительных образах.

– Ага, вот так и сделай! – Далее извозчика поглотила толпа, оставив Клоду возможность изучать город Париж в одиночку.

Что же увидел Клод?

Он увидел продавца лент и бантов, флиртующего с монашкой.

Он увидел каменных королей собора Парижской Богоматери и залюбовался железными западными воротами (здесь его сбил с ног добросовестный продавец гипсовых медальонов, жаждущий выгодных сделок).

Он увидел пьяницу, которого тошнило красным вином.

Он увидел ребенка, играющего с обнаженным мечом швейцарского стражника.

Он увидел старика, пытающегося спрятать съедобные объедки от мусорщиков, и девушку, призывающую прохожих отведать горячих сдобных булочек, посыпанных анисом.

Он увидел слепого босяка и его безногого товарища, чья способность передвигаться моментально вернулась, когда его обвинили в недозволенном – покушении на чужое место.

Он увидел «врата смерти» Странноприимного Дома и смотрел, как здоровые туристы смеются над входящей процессией смертельно больных людей.

Он увидел мужчину в красном одеянии, с саблей на боку, ниткой с нанизанными зубами на шее и пером павлина в волосах.

Он увидел пешеходов с батистовыми платками и оборванными ковриками, прикрывающими лица. Они шли мимо вонючего парижского кладбища, где кости людей были сложены подобно поленницам дров.

Он увидел, насколько разнообразны порошки, покрывающие лица парижан. Чистильщик каминов столкнулся с учеником парикмахера – один был покрыт сажей, другой – белоснежной пудрой.

Он увидел еще одну монахиню – город был переполнен монашками, – она плевалась, как верблюд.

Он увидел, как большое становится маленьким, а маленькое – большим. Огромный мир состоял из вывесок магазинов, предлагающих обувь для гигантов, очки с линзами размером с колесо, ножницы, которыми можно разрезать сразу три ветки. Но Клода больше заинтересовали миниатюрные предметы, выставленные в витрине галереи: крошечный ярмарочный киоск, привезенный из Людвигсбурга, два чучела водяных крыс, одетых в пышные платья, золотые и серебряные рыбки, плавающие в стеклянных сосудах с кривыми углами.

Он увидел витрину мясной лавки, в которой красовалась освежеванная говядина. Хозяин разделал мясо так, чтобы показать полный спектр своих возможностей, – одна сторона убитого животного осталась нетронутой, с милыми, полными обожания глазами. С другой стороны шкуру сняли, у черепа спилили верхнюю часть, чтобы показать губчатые внутренности черепной коробки. Светлая, неоскверненная половина коровы встретилась с другой, темной половиной, в виде одного легкого, одной почки, половины желудка и длинного кишечника, выпавшего на землю. Мясные мухи роились вокруг, облюбовав внутренности.

Клод увидел все это тем взглядом, каким обыкновенно обладают лишь дети и художники. И не только увиденное будило в нем чувства. Он еще и услышал город.

Он услышал цокот подков о мостовую, не имеющий ничего общего с шлепаньем копыт по грязным проселочным дорогам Турне.

Он услышал проклятия ущербных и нищих.

Он услышал мелодию, исполняемую человеком-оркестром – тот играл на флейте, цимбалах, барабанах, тамбурине и виолончели, у которой было маленькое колесико внизу для вящей подвижности.

Он услышал звон серебра, ржание лошадей и журчание воды, льющейся через водяные мельницы на берегах Сены.

Лишь поздно вечером выглянуло солнце – как желток на оловянной тарелке, сказал бы извозчик. Вместе с появлением солнца началась невыносимая жара. Юный путешественник охлаждался в темном переулке, где жили ювелиры, золотых дел мастера, позолотчики и часовщики. Сначала увиденное расстроило его, но Клод надеялся, что заметил только малую часть того, что можно было увидеть. Расстроенным он оставался до тех пор, пока не разглядел предмет, с которого позже он сделает свой первый парижский набросок. Эта вещь стояла за стеклом, в дальнем конце внутреннего двора. Луч света отражался от него, будто от полированной линзы. Предмет заставил Клода изменить свое мнение обо всем увиденном и услышанном в городе или прочитанном о нем. Вещь завершила собой день, и без того переполненный впечатлениями, как зрительными, так и слуховыми.