Шкатулка воспоминаний - [4]

– Ох, жаль, что мы не смогли приехать до того, как поднялся ветер! Мне нужно было закрепить громоотвод, – объяснил он.

Аббат приехал в качестве ученого и grand seigneur,[2] и, надо сказать, он прекрасно соответствовал обоим этим званиям, по крайней мере лучше, чем кто-либо другой в Турне. Он был крепким мужчиной, его кустистые брови топорщились над глазами подобно соломенной кровле, которую обычно стелили местные крестьяне на свои хижины. Под «крышей» светились маленькие голубые глазки, увеличенные парой очков (аббат жил в достатке), сквозь которые Оже восхищенно уставился на свисавшие с потолочных балок сушеные травы.

Аббат был просто очарован талантами и познаниями мадам Пейдж в ботанике. Даже к концу зимы, когда все жители долины мечтали об изобилии весенней ярмарки, мадам грезила лишь сбором травок. С весны до осени, когда другие пахали, сажали, собирали урожай, заботились о скоте, она рыскала по горам и долам в поисках грибов и трав. Затем она высушивала их у себя дома и раздавала всем желающим. Последним ее пациентом оказался Филипп Роша, точнее, его бурая кобыла, страдавшая артритом. (Бедному Филиппу не везло с лошадьми с тех пор, как Вдова выпотрошила его пегого пони.)

Аббат не скупился, щедро расплачиваясь с мадам Пейдж за лекарственные и съедобные травки, которые она собирала. Он бережно нес их домой и помещал в гербарий. Так как граф был безнадежным систематизатором и дрожал при одном упоминании бинарной номенклатуры, он переименовывал растения, чтобы хоть как-то подогнать свою классификацию под версию Карла Линнея. Он сообщил мадам, что в его кладовой есть горшочек с Упрямицей Пейдж, названной так потому, что «…и цветок, и вы – воистину решительные дамы!».

Мадам Пейдж тут же доказала справедливость сказанного, схватив аббата за руку и усадив его у камина. Она переобула его в деревянные башмаки и напоила одним из своих знаменитых отваров. А граф тем временем продолжал изучать травы, свисавшие с потолка. Он отмечал те, что были увязаны в узел (чабер, шалфей, эстрагон), и те, что не были (наперстянка, аконит,[3] толокнянка). Особенно его заинтересовали связки сушеных грибов.

Фиделита заканчивала реконструкцию галереи, когда ее работа была вновь прервана громким уверенным стуком в дверь. Незнакомец вошел в комнату. Его одеяние – длинный темный плащ, явно сшитый в Женеве, – свидетельствовало о принадлежности к реформистской церкви. Пришелец вел себя сдержанно, да еще и Бешеная Вдова, рвущаяся в дом, добавляла холодка к атмосфере. Незнакомец не улыбался, ничего не говорил.

Мадам Пейдж и его усадила к камину, однако даже на самое приятное, что может быть в таких условиях – близость тепла в холодную ночь, – он ответил благодарным молчанием надгробного памятника. Незнакомец постучал ботинками об пол, чтобы стряхнуть с них снег. Домик Фиделиты задрожал, и всем стараниям девочки пришел конец. После некоторого колебания гость все-таки надел деревянные башмаки, а свои ботинки аккуратно поставил рядом с другими, меньшего размера. Затем очень осторожно, экономя движения, он стянул с себя одновременно два слоя одежды, оставив рукава внутреннего платья в рукавах плаща.

Аббат и незнакомец выпили особый березовый чай мадам Пэйдж, но от шишек отказались. Оже поинтересовался, что это за травки свисают с потолка, и мадам особенно выделила толокнянку, как отличное мочегонное, и несколько других полезных снадобий. Незнакомец болтать не собирался, а потому молча подошел к столу и бросил на него свою тяжелую сумку, презрительно стряхнув карты на пол. Евангелина собралась было вернуть их на место, но гневный взгляд гостя ее остановил.

Прочистив горло и кивнув мадам Пейдж и аббату, незнакомец предложил им поговорить наедине. Надо сказать, что большие уши были характерным признаком всех троих детей, а не только Фиделиты, и поэтому из своего укрытия Клод мог кое-что слышать.

– Необходимо покончить с волнениями мальчугана, – сказал незнакомец.

– Он будет против, – ответила мама.

– Знаете ли, сейчас не время для возражений! Это происки дьявола, и мальчика нужно от них избавить!

От этой фразы у Клода пересохло в горле. Теперь он понял цель визита незнакомца и аббата. А то, как мать указывала гостям на чердак, еще больше напугало его. Молчаливый гость вернулся к столу и начал доставать из сумки инструменты. Он вынул небольшой коловорот, пилу, молоток и напильник.

Евангелина подумала, что гость – плотник. Она ошибалась, и об этом сообщили инструменты, появившиеся на столе чуть позже: тяжелый и громоздкий инвентарь костоправа, спринцовка, зажимы, сургуч и уретральный зонд (в те времена он выглядел так же устрашающе, как и сейчас). Хирург – а незнакомец был хирургом – осмотрел коробку с ланцетами и скребками. Увидев, что хозяйка не побеспокоилась о том, чтобы постелить скатерть, врач сам разложил на столе зеленое сукно, каким пользуются ростовщики и любители карточной игры ломбер. На него он складывал тампоны, пластыри, компрессы, бинты, лигатуры, нитки, аккуратно располагая предметы на одинаковом расстоянии друг от друга. Хирург внимательно осмотрел сверкающие скальпели, затем бросил на спинку стула ремни.