Шизофрения: клиника и механизмы шизофренического бреда - [59]

Соматически и неврологически без отклонений.

Психический статус: вначале малоподвижна, недоступна, сидит в однообразной позе, несколько растеряна. На вопросы не отвечает. Импульсивно стремится выбежать из кабинета. По отдельным обрывкам фраз можно предполагать об имеющихся бредовых идеях: «обманывают». Имеются суицидальные намерения, выражаемые в отрывочных высказываниях: «скорее топиться» и т. п. В отделении все время проводит в постели с закрытыми глазами. На консультации дает более связные ответы. Не помнит, когда поступила в больницу, считает себя нервно-больной с 1937 года; сообщила некоторые анамнестические сведения, приведенные выше. Считает, что ее дело прекращено, неадекватно улыбается.

13/IV сообщила, что в настоящее время август 1941 года. Считает, что только сегодня поступила в больницу, пришла сюда якобы добровольно, хотя психически больной себя не считает. Здесь над больными, по ее словам, производятся эксперименты; у ее брата, лежавшего где-то в больнице, 2 раза «вынимали и меняли мозги;» она этого не позволит над собой делать. В кабинете сидит в напряженкой позе, смотрит вниз. Мимика вялая. В отделении все время лежит в постели, глаза чаще закрыты; когда видит, что за нею не наблюдают, открывает глаза, но как только замечает обращенные на нее взоры, отворачивается, закрывая глаза. 18–21/IV настойчиво просит о выписке, раздражительна, пытается сбросить со стола тарелки, отказывается от еды.

1–5/V спокойна, вежлива, адекватна, на вопросы отвечает правильно, но все время продолжает оставаться в постели.

9/V подозрительна, тревожна, думает, что ее могут арестовать; не верит, что ее неприятности ликвидированы; пребыванием в больнице не тяготится. В последующие дни больная делается спокойнее, контактнее (ей сообщено, что послано заключение о ее болезни и что ее судить, повидимому, не будут), все же несколько опасается будущего, иногда плачет. Отпущена в отпуск в удовлетворительном состоянии: из отпуска не вернулась, так как чувствовала себя хорошо.

Таким образом, мы видим, что у больной с диагнозом «шизофрения» психогенный фактор явился добавочным моментом, обусловившим появление параноидного синдрома (бреда преследования) при имевшейся уже готовности к нему в виде слабости, ломкости коры и измененного отношения к людям. Быстрое обратное развитие этого параноидного синдрома и всего психотического состояния и «функциональный» отпечаток последнего говорит в данном случае против нового процессуального обострения, совпавшего по времени с психогенией.

Помимо таких истинных психогений, мы нередко наблюдали у больных развитие бреда после незначительных психогенных поводов, не играющих для судьбы больного значительной роли, например, после вызова в суд в качестве свидетеля, после каких-нибудь незначительных замечаний и др. Все же и в этих случаях нельзя говорить о простом совпадении; можно думать, что и эти незначительные внешние моменты являются сверхсильной нагрузкой для слабой коры головного мозга больных.

Интересны случаи возникновения параноидов у больных шизофренией после смерти близких родственников. У подобных больных возникает и укрепляется стойкое убеждение в том, что умерший родственник жив и находится где-то вдали, что схоронили кого-то другого. Это убеждение влияет часто и на поведение; больные ходят на кладбище, требуют, чтобы гроб выкопали из земли. Иногда присоединяются галлюцинаторные или иллюзорные восприятия: больные встречают умершего среди людей, слышат его голос и т. п. Этот параноид возникает у больных иногда без всяких предшествующих признаков развивающегося психического заболевания. Психическая травма, действующая наподобие шока, сразу включает, таким образом, процессуальные механизмы с появлением гипнотического состояния в коре с фазовыми явлениями.

Приведем соответствующее наблюдение.

Больная П., 28 лет. Находилась в 1948 году в 3-й Московской психоневрологической больнице (клиническое отделение института).

Со слов больной и ее родных известно, что заболела впервые несколько месяцев тому назад после неожиданной смерти мужа. До замужества была веселой, жизнерадостной. Училась мало, малограмотна. Была замужем два года, имеет двоих детей. Четыре месяца назад муж, выйдя из дома, чтобы купить что-то для больной, попал под автомашину и умер. Когда его вносили, потеряла сознание, кричала, плакала. Плохо помнит похороны. После ходила на кладбище, требовала, чтобы разрыли могилу, не верила в то, что муж умер, сидела у окна и ждала его. Была увезена в деревню, где пробыла два месяца. По возвращении жаловалась на головную боль, месяца полтора назад стала видеть умершего мужа по ночам, он приходил, разговаривал с нею, имела якобы с ним половые сношения, один раз вышла за ним на улицу в одной рубашке. Уверена была, что он жив. Стала безразличной к детям.

Со стороны соматической и неврологической сферы особых уклонений нет.

Психический статус: больная ориентирована, доступна, несколько растеряна, отвечает с некоторым замедлением, смотря перед собой. Кажется вялой, безразличной. Жалуется на головную боль, что-то переворачивается в голове, испытывает тяжесть в груди, «там что-то скребет». Настроение подавленное, «ничего не мило», к детям безразлична, не хочется вспоминать о них. Не верит, что муж умер, считает, что он жив, хотя гроб его стоял 7 дней в комнате. Кажется, что он находится дома или на службе, и когда она вернется домой, у них начнется прежняя жизнь. Иногда приходит в голову мысль: «ведь я его похоронила», а потом снова мысль: «он жив». Слышит оклики, шаги мужа, иногда чувствует запах керосина. Кажется, что на нее смотрят, о ней говорят. По ночам муж подходит к окну или входит в палату, говорит: «я жив, пойдем, меня ненадолго отпустили» и т. п. Ведет беседы с ним, кажется, что имеет сношения. В отделении больная малозаметна, малоподвижна. Лечилась инсулином (25 шоков). После проведения инсулинотерапии зрительные и слуховые галлюцинации прошли, но остается подавленной, вялой. Сообщает, что ко всему охладела. Иногда понимает, что муж умер, но тут же появляется мысль, что он дома; сама не понимает, как это происходит: «умер», а в голову стукнет: «не может быть!». Было чувство, что он сидит в груди, теперь там «точно доска». Состояние больной заметно не меняется на протяжении четырех месяцев вплоть до выписки; остается неуверенность в смерти мужа.