Шизофрения - [2]

Стоя на этом уступе и ощущая неслышную мольбу о помощи, я впервые понял, что в подвале, кроме меня, есть еще кто-то.

Возможно, здешние жители так же многочисленны, как и обитатели верхнего мира.

Была еще одна комната, которая меня сильно волновала. Комната была бесконечной длины и с пологим полом. Пол наклонялся и уходил вниз. Чем ниже, тем темнее. Комната, точнее широкий коридор, заворачивала медленно, и из-за поворота вроде бы лился свет. Иногда в этом коридоре появлялась едва различимая женщина, она была круглолица и несчастна, к ней хотелось подойти. Но я знал, что стоит сделать шаг, как назад не вернешься. Никто этого и не скрывал. В том-то была и вся прелесть этой ловушки с кусочком сыра – мышка знала что поймается, и сама решала ловиться ей или нет.

Наверно были и другие места. Я уже тогда подозревал, что подвал бесконечен.

Я люблю одиночество и терпеть не могу общество людей. То есть, я могу терпеть его, но недолго. Нужно зарабатывать деньги. Нужно ходить по магазинам, готовить пищу и все такое. Если бы не это, я бы больше времени проводил в подвале. Я бы оставался там на месяцы и годы. Время там стояло и за годы я бы не постарел. Я собирался исследовать новые камеры, хотя уже предчувствовал, что безопасной не найду. Безопасной была лишь маленькая, темная и скользкая кирпичная комнатка со свечами.

Все, что я рассказываю о подвале, я узнал не за день и не за два. Я проводил поиски, исследования, я принимал надежные меры безопасности. Я чертил схемы и карты, изучал спелеологию и развивал свое тело. Я бы просто сразу погиб, если бы сунулся куда-то не подумавши. Все это было просто захватывающе.

Вы не понимаете, что значит самому открывать целый мир. Не город, не континент, не планету, – а целую параллельную Вселенную. Со временем я стал подниматься на поверхность только по необходимости и сразу же стремился вниз.

Люди вверху меня не одобряли.

Мне говорили, что я замираю на месте и стою так несколько секунд или минут.

Как мумия или как статуя. Я как будто засыпаю с открытыми глазами. Люди стали избегать меня и пытались даже заставить лечится. Меня это раздражало. Я ведь просто опускался в подвал. То, что им виделось секундами неподвижности, было для меня часами или днями интереснейших поисков.

Я стал отвечать, что я просто очень задумываюсь, и приводил в пример Сократа, у которого были точно такие, хотя и более длительные приступы – однажды он целый день простоял в прострации неподвижный, а когда вышел из этого состояния, то не хотел ни пить, ни есть. Я знаю, что у него был свой подвал и он успевал там хорошо пообедать.

Считалось, что у меня удивительные математические способности – и за это мне прощали легкие странности. Когда-то действительно я увлекался математикой и сейчас знаю ее на таком уровне, что мог бы неплохо преподавать. Но дело не в этом. Когда мне дают, например, перемножить двадцатизначные числа, я записываю их на листке и ухожу в подвал. Там я перемножаю их на механическом калькуляторе и выхожу на поверхность. Люди видят, что я задумался на несколько секунд – и все. Ведь в подвале время не идет. Поэтому и считают меня гением особого рода.

Я зарабатываю на представлениях, мои афиши не раз появлялись во многих городках.

Еще я зарабатываю тем, что срочно решаю всякие сложные контрольные маменькиным сынкам, которых впихнули в институты. Беру заказы сегодня на сегодня.

Но появилась женщина и все испортила. У нее была удивительная способность втираться в доверие. А может быть не удивительная, а обычная для женщины. Она все просила пустить и напрашивалась, и хотела узнать мою тайну, и говорила, что пойдет со мной везде, и все трудности разделит. Я ее пустил. Не сразу конечно, пришлось долго объяснять. Как и все люди, она поначалу не видела входа, ей приходилось втолковывать очевидное. Она не видела входа, но видела что нечто есть. У нее была нужная склонность или способность. Мы очень много говорили и иногда я растворялся в странных испарениях нашего разговора; непонятно было о чем мы говорим и зачем, каждый говорил на своем языке, но какое-то понимание происходило. Да и не какое-то: бывали обвалы, лавины понимания. Наконец она вошла – мне сразу не понравилось, как она вошла. Не так входил я или отец. Она протиснулась боком и почти задом наперед. И все время, пока она спускалась, ей было страшно. Чем глубже, тем страшнее. Она не видела, что мой подвал не страшен. Только с третьего раза она смогла спуститься в камеру со свечами.

– Здесь ничего нет, – разочаровалась она, – пустая комната с кирпичными стенами. Здесь темно, душно и страшно, и скользкий мох.

– Зато это только наше, – ответил я, – никто не придет сюда и не сможет отнять.

Ей не понравилось убогость помещения, и я пообещал исправить дело. Со свечами я ничего поделать не мог, но для большего помещения можно будет использовать факелы. Я решил расширить основную камеру и благоустроить ее.

Времени у меня было на это – хоть отбавляй. Я решил выкопать еще один большой зал и все там сделать красиво и удобно. Принести мебель, покрасить что-нибудь, убрать мусор. Но вначале я принес цветы – вниз.