Шиза. История одной клички - [4]

Отрывки из Янкиного дневника

(Детские воспоминания)

Это ещё во втором классе было…

Возвращаюсь из школы после второй смены. Помню даже, как аппетитно хрумкал под валенками снег, словно кто-то сухарики грызёт. А я голодная и замёрзла, как цуцик. Портфель тяжёлый, будто пудовыми гирями набит. Да ещё в подъезде темнотища — хоть глаз коли. С ожесточением жму на звонок, ещё, ещё… Молчание. Никто не спешит впускать меня в тёплую квартиру.

Находиться жутком в мраке, как внутри пузырька с холодной чёрной тушью, страшнее и страшнее с каждой секундой. Кажется, что кто-то сверлит спину недобрым взглядом. Вдруг сверху послышался приглушённый, хриплый вздох. Я в панике понеслась вниз.

Остановилась на последнем лестничном пролёте, почти у самого выхода, стала осторожно нащупывать ногой темноту. Что там внизу, последняя ступенька или уже пол?..

Вдруг, холодея от ужаса, явно ощутила, что мне в спину упёрся чей-то палец. Замерев на долю секунды, пулей вылетела из подъезда, забыв о том, что боялась споткнуться в темноте. Опомнилась только на улице. Отважно открыла настежь двери подъезда, пытаясь разоблачить «преступника». Но одинокий, тусклый фонарь высветил совершенно пустой подъезд. С печальным скрипом, одна за другой захлопнулись двери.

Не помню, сколько я сидела на скамейке в полном оцепенении, тупо уставившись на свою тень. Меня трясло. Между лопаток по-прежнему ощущался зловещий толчок указующего перста. Смутное понимание того, что привычную жизнь пошатнула незримая бесовщина, усиливалось с каждой тягучей минутой. В ужасе, я почувствовала, что шевелятся волосы. На тёмном пятне тени от головы медленно поднимались вверх два острых бугорка. Сомнений не оставалось — у меня растут рога! Они тянулись и отчётливо вырисовывались двумя изогнутыми треугольниками. Самое страшное, что я ощущала это леденящее душу произрастание из черепа, раздвигающее волосы и петли вязаной шапки. Я стала медленно поднимать руки к голове, и ладони наткнулись на две твёрдые опухоли.

— Яна, что, голова болит? Ты почему не дома? Где ключи? — к дому торопливо шла мама.

С ужасом представила мамину реакцию на рогатую дочь. Горячая волна, обдавшая при этой мысли, вернула рукам чувствительность. Я наконец осознала, что сжимаю мягкие балаболки: «Как же я могла забыть о них? И ключи лежат на дне портфеля. Даже и не вспомнила, привыкла, что дверь всегда мама открывает».

— Мамочка, ты пришла! Ты пришла…

На обрыве над озером ветер, казалось, дует со всех сторон. «Это хорошо, — думала Янка, — меньше мутит. Но зато плохо, что мозги от холода проясняются — считают очки не в мою пользу. Ведь такое уже не в первый раз!» Вспомнился рыжий пацан, постоянно дразнивший Янку в школе, — схоронили в прошлом году. Математичка Галина «Падловна», что заставляла снимать золотые серёжки — подарок бабушки — и грозила оставить на второй год. И ещё, и ещё… «Всем им я желала смерти — и они мертвы. Теперь Вадя. Кто следующий?»

Продирал озноб. Сколько ни сиди на берегу, а события последней ночи гнали в укрытие, какое-никакое, а всё же лучше, чем на улице. По дороге к Янке пришло ещё более страшное воспоминание. Однажды в пылу праведного гнева, который случался у мамы Иры по десятку раз на дню, родительница, раскалив страсти до той точки, после которой обидчика убивают, сообщила, что, когда долгое время не могла забеременеть, папочка предупредил: с бесплодной жить не будет. Мама Ира в обиде на Господа отчаялась взывать к равнодушным небесам и обратилась в «учреждение» этажом ниже к Самому — руководителю Преисподней. В результате на свет появилась Янка — подарок от Лукавого. Тираду завершала дежурная фраза, что по досадному недоразумению мамочка не задушила исчадие ада, пока оно, то есть Янка, ещё помещалось в коляске. «Похоже на бред. Почему умирают люди, которых я ненавидела и желала им смерти, а ведь многих из них я едва знала?»

В мрачных размышлениях Янка почти подошла к гостеприимному Сеткиному борделю и почувствовала острое отвращение к этому месту и его обитателям. Но обратный билет был взят только на завтра. До завершения лечебного курса оставались целые сутки, а значит, нужно было где-то перекантоваться. Неприятные воспоминания последней ночи не оставляли, как мелкий, бесконечный дождь. Перспектива получить ещё один познавательный урок о ночной жизни в заваленной грязным тряпьём Сеткиной спальне казалась невыносимой.

«Хоть бы случилось что-нибудь такое, чтобы я и думать забыла обо всём этом!» — с тоской мечтала Янка.

Преступление

Найти всё сразу невозможно;

всё сразу можно только потерять.

Оскар Уайльд

— Дэвущка, дэвущка! У тёти Сеты зависаешь?

— …а одна из них надела даже чистые трусы! — проникновенно вещал под гитару баритон с хрипотцой.

— Бедный ребёнок, тебя там ещё не фентифлюхнули в извращённой форме?

— Спасайся бегством! Заразишься трахикардией!

— Бесполезно, тётя Сета догонит и оттарабанит, шубы не снимая.

— Ты чего к ней прилепилась? Эт-ж отстой!

— Давай причаливай. По пивусику?

— …завтра в школу не пойдём! — завершил песню на уверенной ноте баритон с хрипотцой.

Перед Сеткиным подъездом, вытеснив дневную смену пенсионерок, сидела ватага ребят с гитарой. Компания ровесников и возможность не возвращаться на коротенькую кровать стали неожиданным чудом спасения. Колесо времени закрутилось быстрее. Парни были очень симпатичные, особенно выделялись двое: задиристый, мускулистый Таран и утончённый, с замашками аристократа Игорь Гвоздев. Если бы изящного Гвоздева одеть в чёрную мантию, сменить дорогие очки в золочёной оправе на дурацкие круглые, на лбу нарисовать шрам в виде молнии, а белокурую шевелюру покрасить в радикально-чёрный цвет, то его невозможно было бы отличить от экранного воплощения Гарри Поттера. Сходство усиливалось, когда он одаривал Янку долгим взглядом, излучающим добро и торжество Светлой магии.