Шиш вам, а не Землю! - [20]

— И где только вы отыскали этого кретина? — флегматично заметил генерал Пятёркин, кивая в сторону люка, то есть — на то самое место, где в это самое время околачивался Березин.

— Тссс!.. А то услышит. Да, вы правы. Он — идиот! Но, об этом никто не догадывается. И, к тому же, он — генерал, полковник. А это не хрен собачий, — заговорщицким шёпотом пояснил Мурлыкин, в то же время, пытаясь отодрать от кейса окаменевшую клубничную жвачку, которую присобачили туда внуки.

— Да я не про Березина… Я про этого… Как его… В общем, в ракете что…

— А-а, — испуганно протянул Мурлыкин, понимая, что проболтался и тут же поспешно переключился на личность, запечатанную в ракете, как шпрот в консервной банке, Придуркина.

— Придуркин… Гммм… Результат компьютерного тестирования больше, чем тысячи кандидатов. Как ни верти, он победитель! Больше всех набрал баллов. Конечно, непонятно какими соображениями руководствовался компьютер, выбирая Кондратия, но он без колебаний сделал этот выбор. Заметьте, с ошеломляющим отрывом от остальных участников конкурса.

Тем временем, брызнув искрами и осколками пламени, «Скользкий Гром» взлетел, уходя в небо и унося с собой вопящего со страху Придуркина.

Поняв, что его попросту надули и то, что он раньше принимал за весёлую и забавную развлекуху, оказалось абсолютно серьёзным и, разумеется, опасным занятием, Придуркин как-то успокоился и перестал понапрасну оббивать о стены кулаки, задумавшись в это же самое время над вопросом конкретной мести обидчикам — всем этим задавакам в генеральских штанах и с внушающими уважение портфелями, но по сути выбросившими его, беззащитного Кондратия в холодный и неуютный космос, как какого-нибудь паршивого щенка.

В общем, Кондратий нёсся к верхним слоям атмосферы, которые, в свою очередь, плавно переходили в вакуум. Кровь суперагента кипела в венах, требуя приключений!

Он нёсся и нёсся, пока не снёсся!.. Пардон… Пока не вынесся!

И только тогда Придуркин заметил, что воспарил не только с кораблём, но и в корабле. В общем, с гравитацией было покончено. Вернее с ней пришлось распрощаться до тех пор, пока антигравитационные ускорители не выключатся.

Каким-то непостижимым образом, догадавшись, смекнув, что не следует вмешиваться в естественный процесс происходящего, Голенищев и Патрикеев молча наблюдали как воды Петляевки медленно и как бы нехотя возвращались в свои берега. А Пелагея Кузминична Селёдкозасольская, будто пенорожденная Афродита Милосская (не помню как по батюшке), выкарабкивалась на четвереньках на глинистый и скользкий бережок, рискуя ежеминутно своими полуторацентнеровыми телесами грохнуться обратно, на этот раз, видимо, совершенно выведя речку из строя и направив её воды вспять.

Наблюдая за всем этими перипетиями Селёдкозасольской, Патрикеев и Голенищев всё же краем глаза видели как уносится в небо, всё выше и выше, селёдкозасольский стог, уменьшаясь в размерах по мере отдаления.

Видели это и остальные. То есть, с криком и матом вылезающие из воды, раздосадованные своим незапланированным падением с моста и вместе с мостом, тюрьевкрошевцы-щихлебаловцы.

И, приняв с перепугу матерящуюся на чём свет стоит Пелагею за возвращающуюся в мир людей и спустившуюся в дырявых комнатных тапочках с небес Деву Марию; приняв Селёдкозасольскую за святую, а никак не за самогонщицу, каковой, собственно, эта персона и слыла на всю округу, некоторые из односельчан Селёдкозасольской пали ниц перед Кузьминичной, а другие, хотя и остались стоять в меньшинстве, но стояли они не без благоговения.

То, что святая материлась, тюрьевкрошевцев не обескуражило. Привыкшие к мату сызмальства, они считали его сочленения нормальным и само собой разумеющимся явлением как в быту, так и в более возвышенной жизни.

В глазах же тех жителей Щихлебаловки, которые узнали в святой Пелагею, но которые поддавшись всеобщему психозу, посчитали Селёдкозасольскую новым воплощением — неисповедимы твои пути, о, Господи! — Девы Марии, в глазах этих Щихлебаловцев светилась неприкрытая зависть. Вот, мол, Пелашка в люди выбилась, а мы как были, блин, щихлебаловцами, так ими, блин, и остались!

Но Пелагея как раз в люди, тем более — в люди святые, выбиваться не собиралась. Наоборот, в эти минуты Кузьминична грешила в мыслях своих и в воображении нещадно! Она готова была доутопить недоутопших и обматерить ею по какому-то упущению ещё необматерённых, ибо, как она считала — со стогом всё подстроили щихлебаловцы. Не со зла, конечно, а по пьяни, но тем не менее.

Но какая разница в шутку щихлебаловцы запустили её стог в космос или со зла, если теперь бурёнка на зиму без сена остаётся?

Вот долбаные любители фейерверков! Пелагея понимала, праздник есть праздник. И сама другой раз не против была запустить в памятную дату парочку «весенних бабочек» или «фантом», но вывести целую копну сена на околоземную орбиту — это уж слишком.

И Пелагея уже собиралась открыть своё хлебало или орало, по определению некоторых щихлебаловцев, как вдруг Голенищев с Патрикеевым дёрнули головами, знаменуя этим некоторое оживление в своих застывших в статике позах.