Широкий угол - [30]

У меня было пять часов на то, чтобы найти для Сидни локацию и сообщить адрес остальным участникам съемки. Со слипающимися глазами я запрыгнул в первый же поезд в сторону центра, а потом на другой, идущий в Бруклин. Пересек реку и снова оказался под мостом, между двумя Уильямсбургами, полный решимости встретиться лицом к лицу со своими страхами и довести дело до конца. Справа от меня лежал хипстерский район для всех, маленькая столица развлечений made in Brooklyn, слева – столица ультраортодоксальной Америки. Всего в нескольких шагах передо мной мужчина с большим плакатом, гласившим «Вернитесь к Иисусу», и черным микрофоном призывал прохожих одуматься, пока не поздно. Я долго смотрел на него, а потом прищурился и сделал снимок. Подошел поближе.

– Здравствуйте. Как вас зовут?

Мужчина перестал кричать в микрофон и заговорил, улыбаясь неестественно широко.

– Здравствуйте, молодой человек. Меня зовут Мартин. А вас?

– Эзра. Очень приятно, – ответил я и протянул ему руку, которую он принялся яростно трясти.

– Почему ты хочешь обратиться к Иисусу?

Я огляделся по сторонам в поисках вдохновения. Заметил идущих мимо девушек – на головокружительно высоких каблуках и в юбках короче некуда.

– Полное отсутствие веры у моего поколения. Знаете, я фотограф и сегодня днем у меня тут съемка.

– Интересно, – ответил Мартин. – И что за съемка?

– Разоблачительная. Я хочу, чтобы у людей открылись глаза. Чтобы они увидели. Понимаете, мои ровесники полностью погружены в свою… повседневность. Они не видят ничего за пределами своего маленького мирка, состоящего из материальных вещей да политических лозунгов, придуманными кем‐то другим.

– Мудрые слова. Именно поэтому я каждый день стою тут по несколько часов. Чтобы звуки божественного послания помогли этим оскверненным ушам очиститься.

– Своей съемкой я хочу подчеркнуть отсутствие смысла в повседневной жизни моих ровесников. Наша модель будет воплощать пустоту современной молодежи. Мы противопоставим ее духовности людей вроде вас, которые стремятся возвратить этому заблудшему городу…

Мартин торжествующе улыбнулся. Пока я нес всю эту чушь, в голове возникла мысль. Я отправил мейл всем участникам – написал, что встречаемся в метро, там, откуда я вышел. «Приезжайте в удобной обуви, – предупредил я, хоть все и так отлично знали, что на подобных многочасовых съемках порой и на минуту не присядешь. – Снимать будем в нескольких локациях».

Сидни опоздала всего на полчаса, что радовало – это был ее личный рекорд пунктуальности – и одновременно злило, потому что до заката оставалось всего несколько часов, а значит, каждую минуту надо было использовать по максимуму.

– Извини, Эзра. Мне надо было заехать домой к Джей Клер за пиджаком, но она была еще в офисе, так что я поехала на такси до 70‐й улицы, а она тем временем тоже села в такси и отправилась домой, ну и поэтому…

– Неважно, – перебил я. – За работу.

Кейтлин бесилась из‐за того, что негде переодеваться. Сидни открыла свой чемодан на колесиках и вытащила из него одежду и четыре картонные панели, служившие ширмой, пока модель меняла наряды. Пока ждали Сидни, гримерша и стилистка уже выполнили свою часть работы и теперь помогали мне установить большие белые зонты, отражавшие солнечный свет так, чтобы на лицо модели не падали резкие тени.

– Первая остановка – Мартин, – объявил я.

Мы подошли к Мартину, который все так же разглагольствовал об Иисусе, обращаясь в пустоту. Я уже успел ему объяснить, что делать. Повторять не пришлось. Он расположился у микрофона, глядя прямо перед собой и держа плакат «Вернитесь к Иисусу». Кейтлин встала рядом и уставилась в объектив.

Щелк.

Я даже не смотрел, что там на ней надето. Меня интересовали свет, поза, игра теней и язык жестов.

Сделав несколько снимков, я поблагодарил Мартина, оставил немного денег в кружке, стоящей на земле возле микрофона, и попросил гримершу со стилисткой заново собрать «переносную раздевалку», чтобы Кейтлин могла переодеться. Новый наряд был рискованнее прежнего, и я засомневался, так ли уж хороша идея привести модель в самое сердце религиозного Уильямсбурга и фотографировать ее среди ортодоксальных евреев. Кейтлин никогда в этом районе не бывала и не знала, чего ждать, потому и согласилась не раздумывая. Контраст был резким: перейдя через дорогу, мы оказались в еврейском квартале, оставив двадцать первый век за спиной. Прохожие поглядывали на нас скорее с любопытством, чем с враждебностью, и я велел Кейтлин укрыться шалью, которую Сидни всегда брала с собой, – во время зимних съемок модели кутались в нее в перерывах, чтобы не подцепить воспаление легких; теперь же шаль пригодилась, чтобы избежать возмущения местных жителей. Мы дошли до религиозной школы и расположились у припаркованного рядом с ней школьного автобуса.

– Надпись на иврите – просто блеск! – воскликнула Сидни.

– Это идиш, – поправил ее я.

Кейтлин прислонилась к автобусу и, не обращая внимания ни на что вокруг, сделала презрительное лицо – это ей отлично удалось благодаря густо накрашенным глазам. Пока я наводил на нее объектив, Кейтлин уронила шаль на землю и осталась с голыми руками.