Широки врата - [31]

Делая игривые замечания и вертясь, как живой молодой угорь, Ланни удалось пройти через этот трудный разговор. Ирма была так заинтересована, чтобы он «вёл себя, как следует,» и была готова схватиться за любую соломинку надежды. Более трех месяцев прошло с тех пор, как он вернулся из Нацилэнда, и в течение этого времени он не сделал ничего, что указывало бы на безрассудство. Он выполнил свой семейный долг, побывав на похоронах Фредди. Но они не вызвали у него глубокого волнения. И теперь Ирме казалось, что обеспечив своим свойственникам безопасность, он может считать свой долг выполненным и дать своей жене возможность наслаждаться счастьем, на которое у нее было неотъемлемое право. Кроме того, он предлагает поездку. А это было частью воспитания Ирмы, это была психология всех, кого она знала в этом мире. Они всегда были готовы отправиться в путешествие. У них были новые и спортивные автомобили, заправленные бензином и маслом, водой и воздухом, ожидавшие их в нужном месте. У них были причудливые кожаные сумки, лакеи и горничные, готовые немедленно их упаковать. Дома они могут сказать: «Давайте заедем в Майами и нападем на Винни», или: «Давайте поедем в Калифорнию и посмотрим, как Берти ладит со своей новой женой». Это мог быть Биарриц или Флоренция, Зальцбург или Сэнт-Мориц. А как далеко это было, не имело значения. Если там было нечего делать, то всегда можно было переехать в другое место.

Теперь это был Берлин. Было приятное время года. Немного холодно, но бодрило, а у Ирмы были прекрасные меха. Они попадут на ночной паром в Хук-ван-Холланде, а оттуда один день езды. Они посетят Штубендорф в Верхней Силезии и побудут гостями в замке, который казался романтичным для них обоих. В Берлине был Салон, концерты, и светский сезон шёл полным ходом. Да, можно было подумать о многих приятных вещах. Ирма сказала, как обычно: «Поехали». Но потом, нахмурившись, она добавила: «Послушай меня, Ланни. Я говорю серьезно, если ты сделаешь то, что опечалит меня, как ты уже делал, я никогда не прощу тебя до конца жизни!»

IX

Только ожидаемый приезд Робби в Лондон отложил их отъезд. Он прибыл, внешне спокойный, внутренне восхищённый своими успехами. Захаров согласился вложить миллион долларов в акции Бэдд-Эрлинг и дал Робби разрешение упомянуть об этом нескольким своим бывшим английским коллегам. Дени де Брюин взял акций на три миллиона франков и собирался создать синдикат из своих друзей. Также в дело вошла Эмили Чэттерсворт. И теперь Робби по просьбе Ирмы выложил перед ней своё предложение. Она сказала, что она не может согласиться на меньшее количество акций, чем купил какой-то старый греческий паук или волк или дьявол. Она написала своему дяде Джозефу, поручив ему спуститься в то хранилище, где держались её богатства. Оно размещалось глубоко под зданием одного из банков на Уолл-стрите. Его окружали защитные плиты из стали и бетона, а пространства между ними были заполнены поочередно водой и ядовитым газом. Место отвечало всем библейским требованиям, «где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут[27]». Из многих имеющихся крупных пакетов ценных бумаг мистер Джозеф Барнс должен был отобрать часть на сумму в миллион долларов, которые в течение текущего года принесли минимальные дивиденды. Он должен был их продать на рынке и заменить их привилегированными акциями Бэдд-Эрлинг плюс обычными в качестве бонуса.

Ирме не полагалось осуществлять полный контроль над своим состоянием, пока ей не исполнится тридцать. Но она выражала свои желания, и до сих пор попечители не считали нужным противоречить ей. Дядя Джозеф не мог найти какой-либо червоточины в деловой репутации ее тестя, или ошибки в ее желании содействовать состоянию родственников ее мужа. Конечно, умелая бывшая любовница Робби проследила за этим, и новость о действиях Ирмы распространилась среди ее светских друзей, а также среди Марджи, вдовствующей леди Эвершем‑Уотсон, и Софи, бывшей баронессы де ля Туретт, и всеми другими дамами с большими доходами и еще большими аппетитами. Все были готовы услышать об этой возможности обогащения. «Сын», — воскликнул энтузиаст, — «мы схватили мир за хвост!»

Он был удивлен, узнав, что Ланни снова собирается в Германию. Но почти ничего не сказал об этом, потому что был занят своими делами и не слишком интересовался делами других. Он воспринял это естественно, ведь его сын не решал себе навредить, чтоб другому досадить. Поездка не нанесёт никакого вреда Гитлеру и не принесет Ланни ничего хорошего. Робби воспринял запланированную поездку как признак возвращения здравомыслия. Он так и сказал молодой жене, подтверждая тем самым то, во что она тщетно пыталась поверить. «Поощряйте его заработать столько денег, сколько он будет в состоянии сделать», — сказал отец. — «Он найдет применение им, и это должно принести ему столько удовольствия, по крайней мере, как игра на фортепиано». Отец Ирмы сказал бы ей то же самое, если бы был жив. Ей очень его недоставало, и она была готова взять отца Ланни в качестве замены. Она рассказала ему о некоторых из своих проблем, но не жалуясь, а прося совета. И Робби, кто имел те же проблемы со слишком доверчивым идеалистом, помог ей понять его слабости. «Мы все мечтаем изменить мир, когда мы молоды», — объяснил он. — «Когда мы становимся старше, мы понимаем, что с этим трудно иметь дело, и в конце концов на нас лежат собственные заботы и заботы о тех, за кого мы несем ответственность. Социалистическая корь Ланни длится дольше, чем в большинстве случаев. Но будьте терпеливы с ним. Он должен излечиться».