Шипы Черного Ириса - [23]

— Третий душ работает, — сообщили мне.

Я прошла к третьей старой трубе от входа. Единственная труба, на которой была насадка для душа и ржавчины меньше, чем на остальных. Видно, что душем пользовались. Под тонкой трубой имелось два крана. Я оглянулась на вход: Амадей привалился плечом к дверному косяку и сложил руки на широкой груди.

— Я жду. Давай быстро! У нас еще куча дел.

Судя по всему, уходить он не собирался. Стеснения я не испытывала, потому что не чувствовала его заинтересованности. Теперь, когда я легко могла понять его состояние, знала, что сексуального желания у него ко мне нет. Включила воду и быстро отошла в уголок за краном, чтобы на меня не попала холодная вода. Труба задрожала, зашумела, забурчала. Из насадки толчками полилась коричневая от ржавчины вода. Я стояла и смотрела на струи, обдумывая сразу все и ничего.

Когда вода стала прозрачной, я шагнула под душ. Вода оказалась чуть теплой, но меня это не волновало. Наверное, если бы я все еще была человеком, то ни за что не стала бы мыться в такой воде, но сейчас даже не вздрогнула. Как рядом оказался Амадей, я не поняла. Не увидела его приближение, не услышала, несмотря на то, что сама уже не человек. Боже ты мой, я не человек!

В руках Амадей держал большую литровую бутылку геля для душа с запахом ванили. Я посмотрела на него. Он следил за каждым моим движением, за моим лицом, как готовящийся к нападению хищник. Весь его вид говорил об угрозе, но я не боялась. Я и раньше его не боялась, и сейчас не буду изменять устоявшимся привычкам. Он не протянул мне бутыль, просто стоял и держал. Я взяла ее сама. И как только я это сделала, он вернулся ко входу в душевую. Все в абсолютной тишине.

Смывала грязь я достаточно долго. Самым сложным оказалось вымыть волосы. Больше получаса у меня ушло на то, чтобы перестать чувствовать под пальцами комочки земли. И, естественно, я потратила весь гель для душа. Когда, наконец, с банными процедурами было покончено и я облегченно повернула краны, выключая воду, Амадей снова оказался рядом, легко подхватил на руки и понес из душевой. Я не сразу сообразила, почему он так сделал, потом поняла, что это из-за грязи на полу. Его руки оказались сильными, а грудная клетка просто каменной. Я не чувствовала, как он дышит, зато слышала медленное биение его сердца. Не больше двадцати ударов в минуту.

Мы прошли в большую комнату с заколоченными намертво окнами. Комната была большая, но из мебели здесь находился только старый чистый ковер, как будто его только сегодня сюда принесли. Два еще более старых кресла с рваной в нескольких местах обивкой и низкий квадратный столик, обклеенный детскими наклейками с супергероями. Эту мебель кто-то выбросил, а потом кто-то другой принес ее сюда.

Амадей поставил меня на край ковра. И быстро шагнул к одному из кресел, не оборачиваясь, швырнул мне в лицо какую-то тряпку.

— Одевай! — зло скомандовали мне.

Потом Амадей прошел ко второму креслу и буквально рухнул в него. Длинные ноги застыли в неестественном положении, будто их волокли до кресла. У человека от такого вывернутого голеностопа уже через пять минут онемеют мышцы, а у вампира? Я перевела взгляд на его лицо. Амадей откинул голову на спинку. Большим и средним пальцем правой руки зажал себе виски, прикрыв ладонью пол-лица. Левая рука повисла на подлокотнике безвольной плетью. Похоже, у моего создателя внезапно кончились все силы. Я не слышала его дыхания, но слышала, как бьется сердце, поэтому решила, что пока не стоит переживать. Живой — и ладно.

Посмотрела на тонкую хлопковую тряпку, которую он мне кинул. Я ее поймала раньше, чем сообразила. Это оказалось длинное, в пол летнее платье. Яркого желтого цвета, на тонких бретельках и довольно бесформенное, безразмерное. Этакая майка, которую решили превратить в платье. Я надела. Ткань моментально намокла от влажной кожи и мокрых волос. Что делать дальше я не знала, поэтому осталась стоять.

В свое время я наслушалась историй про гнев вампиров. И ни одна из них не внушала оптимизма. Что будет, если я сделаю что-то, что разозлит моего создателя? Я не знала, но проверять желания не было. Я не до конца свыклась с мыслью, что стала вампиром. Я даже еще толком не думала об этом, так что, не имея в руках информации, лучше вести себя максимально незаметно. Не нервировать Амадея. Судя по его виду, он сильно ослабел, может, даже ранен, а в таком состоянии любой способен на неадекватные поступки. Не уверена, что если он решит сделать мне больно, я смогу оказать сопротивление, разве что убежать. Но куда? Бежать некуда. Так что я осталась стоять на том месте, где он меня оставил, в подаренном платье.

Пульс вампира стал еще реже, теперь уже не двадцать, а десять ударов в минуту. Но длинные пальцы продолжали впиваться в кожу его висков, так что я решила, что вампир в сознании. Быстро осмотрела все помещение и не нашла ничего интересного. Если здесь раньше и было что-то, что указывало на давнее назначение этого места, то сейчас это была просто заброшенная комната.

Я не чувствовала усталости или дискомфорта от того, что не двигаюсь. Не беспокоило меня и то, что я явно осматривала комнату в абсолютной темноте, но видела все так, словно здесь работала галогеновая лампа. Теперь я вампир, а значит… значит, все стало только сложнее. Мысленно я уже проклинала себя за желание поступить правильно. Существовала масса способов решить мою проблему и без заключения договора. Сейчас у меня было три варианта: либо уговорить моего создателя на то, чтобы он меня добил, что вряд ли удастся. Почему-то я сомневалась, что Амадей на это пойдет, причем чисто из вредности. Можно было нарваться на скандал с другим вампиром. Можно еще дождаться рассвета и выйти на солнце. Но все эти варианты меня не устраивали по одной простой причине: боль! Я боюсь боли, наверное, больше всего на свете боюсь боли, а все эти варианты предусматривали чудовищную боль.