Шимпанзе горы Ассерик - [35]

На следующее утро, после грозовой ночи, я поднялась в половине пятого. Уже светало, воздух был свеж и чист. Я внимательно оглядела склоны, но не увидела никаких признаков присутствия шимпанзе. Нервничая, я стала карабкаться вверх по склону. «Неужели они встали и отправились в путь, полагая, что я бросила их? — спрашивала я себя. — Что будет с Уильямом, который тащится позади других?» Чем выше я взбиралась, тем крепче становилась моя уверенность, что шимпанзе ушли в неизвестные мне дебри. Я приставила руки ко рту и позвала их, закричав что было сил.

Первым появился, выйдя из-за валуна, Читах, сопровождаемый Уильямом, за ними Тина и Альберт. Уильям и Читах очень обрадовались, увидев меня, по их заплывшим векам и заспанным глазам я догадалась, что разбудила обезьян. Не могу описать то облегчение, которое я почувствовала при виде своих шимпанзе.

Второй день оказался немного лучше первого. Все, за исключением Уильяма, жадно набросились на манго, которые я принесла. Вилли тоже съел парочку, но без особого энтузиазма. Ни у кого из них на шерсти не было следов ночного ливня. Одно гнездо было разрушено, зато рядом построено другое. Всего я насчитала пять гнезд, и все на одном дереве.

К восьми часам мы уже были в пути, ведомые Тиной. В этот день мы тщательно обследовали плато, и я совершенно успокоилась, обнаружив, что пищи здесь значительно больше, чем показалось поначалу. Уильям выглядел все таким же несчастным и плелся позади других. Приспосабливаться было трудно всем обезьянам, но для Уильяма это оказалось почти невозможно — он был слишком молод и не привык заботиться о себе. И я решила назавтра отправить его в Абуко вместе с Джоном.

Каждое утро лесничий парка, а чаще Рене, чернорабочий из Ниоколо, шли вместе со мной, так как считалось, что одной опасно брести по лесу за обезьянами. После отъезда Уильяма дела пошли лучше. Обезьяны теперь хорошо строили гнезда и так выбирали место для них, чтобы обеспечить широкий обзор окружающего пространства. Не знаю, было ли это результатом инстинктивной или рассудочной деятельности, но даже Читах вечером перед тем, как сооружать гнездо, обычно забирался высоко на дерево. О дневных гнездах обезьяны меньше заботились: они располагали их гораздо ниже и строили не так прочно, как ночные. Жаркое время дня шимпанзе проводили лежа на ветках, а гнезда сооружали только тогда, когда небо было пасмурным и предвещало дождь или если им нужно было обсушиться после ливня.

В Абуко я никогда не замечала, чтобы шимпанзе так активно перекликались во время сооружения гнезд. Здесь же, когда кто-нибудь из них хотел дать знать, что пришла пора устраиваться на ночлег, то начинал издавать звуки, напоминающие хрюканье, которыми обычно шимпанзе сообщают о лакомой пище. В то же время я здесь никогда не слышала пищевого «щебетания или попискивания» — только гортанное хрюканье. Особенно шумно вел себя Читах и перед строительством, и во время его. Если Тина или Альберт откликались на эти призывы, хрюкающие звуки постепенно сменялись частым шумным дыханием. К Читаху присоединялись другие шимпанзе, после чего обезьяны приступали к сооружению своих постелей. Когда с этим было покончено и все листики и веточки наконец тщательно уложены, раздавался тихий протяжный вздох — как если бы кто-нибудь из обезьян произносил «спокойной ночи». Остальные вторили ему. У меня создалось впечатление, что так они проверяли, все ли члены группы на месте.

Однажды жарким утром мое внимание привлекло низкое предостерегающее уханье. Выглянув из-за валуна, я увидела Читаха, который уже больше не лежал на земле, а стоял, выпрямившись и распушив шерсть, и смотрел на противоположную сторону поляны. Вскоре к нему присоединились Тина и Альберт. Я оставалась за камнем и вначале не могла понять, что их так заинтересовало. Но вот я уловила в кустах какое-то движение, и на поляну вышел водяной козел. Он был под цвет латеритовых плит, и потому я не сразу заметила его. Он видел обезьян и, продолжая смотреть на них, нерешительно ступил на открытое место. Тина и Читах, шерсть которого постепенно улеглась, больше не обращали на него внимания, но Альберт взобрался на ветку, нависавшую над поляной, сильно встряхнул ее и пронзительно ухнул. Антилопа продолжала стоять не шевелясь. И Альберт тоже потерял к ней интерес и спустился вниз. Едва он достиг земли, антилопа издала свистящий звук, изящно ступая, направилась через латеритовое плато к кустарнику и скрылась в нем.

Я с интересом наблюдала за каждой такой встречей с другими обитателями леса: вначале легкая враждебность, потом обе стороны распознают, что опасности не существует, и мирно расходятся. Я начинала понимать, что мои шимпанзе действительно являются неотъемлемой частью этого мира. Мне было хорошо с ними, но я должна была признать, что наши пути расходятся, и помочь им выбраться на собственный путь.

Так прошла наша первая неделя в Ниоколо-Коба. Шимпанзе стали сами находить себе пищу и воду, и, хотя они все еще не пытались играть между собой, было похоже, что им удалось избавиться от своего подавленного состояния. Они стали с большей осторожностью относиться к окружающему их миру. Тина вела себя исключительно бдительно и мудро: где было возможно, она обходила открытые места и держалась леса. Если слышался какой-нибудь шум, она в одно мгновение взбиралась на дерево, а потом уже решала, куда двинуться дальше. К счастью, другие обезьяны внимательно следили за каждым ее движением или предостерегающим жестом. Когда приходилось пересекать открытые, поросшие травой участки парка, Тина каждые несколько минут вставала во весь рост или взбиралась на невысокие кусты, чтобы оглядеться по сторонам. Ее поведение несколько нервировало нас, но это была полезная нервозность, так как после безопасной жизни в Абуко все были настроены благодушно и брели за Тиной, не обращая внимания на то, что происходит вокруг.