Шикаста - [50]

Вернувшись домой, он заявил жене, что хочет подать на себя в суд.

— Хочешь подать… что? Куда???

— Хочу притянуть себя к ответу.

— Всё, готов. Рехнулся.

И она отправилась сообщать друзьям и коллегам, что муж ее еще не вполне избавился от того, «что его удручает».

Он появился в своем союзе и сообщил, что собирается подать на себя в суд «от имени нас всех» и попросил коллег о содействии.

Что ж, они не стали спорить.

Но попробуй, найди, кто займется таким делом.

К этому времени необычные процессы перестали быть редкостью. То и дело отдельные личности и группы требовали осуждения чего-либо или кого-либо за какие-либо нарушения.

Наш друг желал от лица своего юношеского «я» призвать к ответу «я» состоявшееся, обвинить в растрате идеалов, видений, мечтаний, способности видеть в людях их потенции, ненависть ко лжи, лицемерию…

Он хотел, чтобы тот пылкий молодой человек, чудесный голодный парень из прошлого, разоблачил, публично разнес в клочки то чучело, ту куклу, в которую его превратило безжалостное время.

Он пошел по юристам. Потом по юридическим конторам. По общественным организациям. Бесчисленное множество развелось всяких партий, групп, группировок, преследующих различные цели, реальные или надуманные.

Крупные политические партии, ведущие профсоюзы, правительственные органы настолько распухли, разрослись, запутались в бюрократической паутине, что не могли функционировать без постоянно возникавших и реорганизующихся рабочих групп, оказывающих давление в желаемом направлении. Без рабочих групп эти бегемоты ничего не способны были предпринять, они потеряли способность что-либо зачинать, могли лишь реагировать на давление, сопротивляться ему или неохотно уступать. Но все эти группы, иной раз преследующие восхитительные цели, в свою очередь, опутаны сетями идеологии и партийной принадлежности, и ни одна не отважилась взяться за столь неординарный случай, ни одна не способна разглядеть этого идеального молодого человека, истца по делу. Ему, разумеется, сочувствовали, им восхищались. Или же, иной раз, он видел, что им желают заткнуть какую-то партийную протечку, использовать в своих целях. Он ходил по кабинетам, спорил, часто ожесточенно, аргументировал, убеждал. Сначала он рассматривал ожесточенность как признак внутренней силы, но затем появились сомнения. Подумалось: а что, если все, чем он восхищался в этом молодом человеке, в своем прошлом «я», было лишь нетерпимостью, энергией, направленной в узком, ограниченном направлении, на достижение неверно выбранной цели?

Инфаркт, затем второй — и всё.

Будь на месте Тофик, случай попал бы по адресу. Тофик не позволил бы этому процессу выродиться в рекламную акцию, в глупую выходку в погоне за рекордом. Он заставил бы задуматься целое поколение обитателей планеты, возбудил бы тысячи вопросов в миллионах голов, заставил бы молодежь осознать изменения, сдвиги времени в прошлом, которое кажется ей столь далеким.

ИНДИВИД ЧЕТВЕРТЫЙ (ТЕРРОРИСТ ТРЕТЬЕГО ТИПА)

(Примечание: перечень типов террористов этого периода приведен в «Истории Шикасты», том 3014, «Период между Второй и Третьей мировыми войнами».)

Эту молодую особу все звали Жжёнкой. Друзья, знакомые, коллеги — и весь мир в течение краткого периода, когда она прополыхала в эфире, на экранах и на первых полосах периодики.

Детство ее прошло в концентрационных лагерях, где умерли родители. Если из родственников кто и остался в живых, она их не искала. После лагеря ее удочерила бездетная пара, с которой девочка вела себя тихо, незаметно — тень, серый пепел, и никакого пламени. Они тоже представлялись ей тенями. Реально для нее существовали лишь те, кто прошел лагеря. Она поддерживала с ними контакт. Она считала их друзьями, потому что они представляли себе мир таким, «какой он на самом деле». В ней текла еврейская кровь, но своим еврейством она не интересовалась. По мере взросления на нее оказывали давление с целью заставить вести «нормальную» жизнь. Тогда-то она и назвала себя Жжёнкой. Она отказалась вывести лагерную татуировку. И все свои рубашки, футболки, свитера она отметила черным клеймом своего лагерного номера. В постели, где она с типичным для нее холодным равнодушием бросала вызов всему миру, она хватала руку партнера — или партнерши, ибо оказалась бисексуальной — и с улыбкой прижимала его (ее) ладонь к своему предплечью, к лагерному клейму.

Она постоянно разыскивала людей, с которыми познакомилась в лагерях, находила их, знакомилась с другими бывшими узниками, с прошедшими лагеря беженцев, тюрьмы. Эти поступки считались «невозможными». Но только тогда она и оживала. Остальное время проходило как в летаргии. Она замышляла все более «невозможные» выходки. Год прожила в исправительной колонии в одной из стран Северо-Западных Окраин. Заключенные считали, что она заслана с какой-то политической целью, но она просто проверяла себя. С какой целью? Ее «историческая роль» еще не вызрела, но словарь пестрел политическими клише, по большей части левой ориентации, а также лагерным и тюремным жаргоном. Тогда будущее еще не вырисовывалось перед нею. Дома у нее не было, она скиталась по знакомым, по городам северо-запада. Останавливалась у граждан того же пошиба; иные из них работали регулярно, другие жили случайными заработками, не всегда легальными. Деньгами не интересовалась. Ходила всегда в брюках, футболках, свитерах, и если их не украшало клеймо, то на руке обязательно сверкал серебряный браслет с лагерным номером.