Шикарная женщина бьет тревогу - [23]

— Не хочу, конечно, мешать, но ты ответил на мое объявление…

— Объявление? Какое, к черту, объявление?!

Я закатила глаза. Понятно, уж эти мне художественные натуры! Но с другой стороны… разве художники не те самые вампиры, которые кормятся реальными страданиями других, чтобы творить возвышенные произведения искусства? Идеальный кандидат на шантаж! Так что я справилась со своим порывом просто положить трубку.

— «Нежная женщина-мечта ищет сильного медведя», — процитировала я саму себя.

— Хах[57]! Чей-то такое припоминаю, — осчастливил меня невидимый собеседник. — «Не красавица, но единственная в своем роде»? Это мне нравится. Да, нравится. Эти вылизанные красотки уже, можно сказать, набили оскомину на яйцах.

— Слушай, если ты сегодня занят, как насчет завтра? — осторожно вклинилась я.

— Сказ-зоч-чно! — пришел в восторг Зигги.

Не хочу накликать беду, но мне он показался уж чересчур наглым.

— Загляни ко мне в мастерскую. На Ойгенплатц.

Знаю, что вы сейчас подумали: человек, лучше сказать, женщина, не должна уже на первом свидании соваться в логово льва. Но я только в марте прошлого года прошла курс самообороны в народном университете, причем сдала с отличием. Ладно, согласна, упражнялись мы исключительно на доморощенных идиотах, но тем не менее я стала дипломированной киллер-машиной [58], которая в случае реальной опасности может ослепить мужчину, разорвать его барабанную перепонку, вызвать остановку дыхания и целенаправленным выбросом колена молниеносно повысить регистр его голоса. Придушение в лежачем положении тогда мне понравилось больше всего, хоть под конец никто и не хотел упражняться со мной. А могли бы и порадоваться, что я так жизненно изображаю «случай реальной опасности»:

Во всяком случае, я была во всеоружии.

А кроме того, в сумочке я всегда носила с собой кое- что из остатков рождественской выпечки моей тети Бекки, что отлично годилось для использования не по назначению, но в глаз. В пищу это так и так могли употребить только закоренелые любители грызть камни.

Но главным соблазном было то, что я еще никогда не видела мастерской художника!

— С удовольствием, — следовательно, ответила я с воодушевлением. — Завтра после обеда подойдет? На чашечку кофе.

— Супер! Торт за тобой!

На автобусе я добралась до Старого города. В «Гранд Кафе Планте» — в котором, как и каждое воскресенье, яблоку было негде упасть, — раздобыла два земляничных (уй!) пирожных, два с ревенем (с особыми сливками — еще большее уй!) и два шварцвальдских с вишней (классика! — годится на все случаи)… И поехала от Шарлоттенплатц — две станции по городской железной дороге — до Ойгенплатц.

Я долго размышляла, что полагается надеть на свидание с художником. Само собой, ничего пошлого и пресного.

Нужно что-то классное, вызывающее и шикарное. В конце концов я остановилась на синих джинсах, цветастой блузе с резиновой вздержкой по декольте, вязаной крючком сумочке с бахромой и головным платком с психоделийским рисуночком, которым — платком, не рисуночком! — я обуздала свою непослушную гриву. Вспомнились старые добрые времена хиппи. «Peace! Make love not war!» [59]. Я пахла по тем временам, а именно, пачули. Вечером постираю эти шмотки и избавлюсь от вони.

— Хах, ты смотришься божественно! — пропел высоким голосом Зигги, одетый в заляпанный краской комбинезон и с наманикюренными ногтями. — Но «нежная женщина-мечта»? Скорее желаемое, чем действительное, а? Да ладно, заходи! Хах, а как ты пахнешь!

В отличие от меня Зигги соответствовал своему описанию: по меньшей мере на две головы выше меня, с квадратной челюстью, он выглядел очень «по-медвежьи», скорее как медведь-гризли. И, как Шварценеггер, перекинул меня через порог огромной лапищей.

— Слушай, я тут как раз работаю над одним полотном, которое должно быть готово к завтрашнему утру. Будь добра, свари кофейку! Кухня сразу за углом.

Это была воплощенная в реальность кухня для загородного дома из каталога «Неккерманн». Цвета золотистой сосновой коры, полный блок с посудомоечной машиной, двумя невысокими шкафчиками, обеденным столом из массива сосны, обитыми поропластовыми мягкими стульями — все вместе тысяча семьсот шестьдесят девять евро. Иными словами, кухню художника я представляла себе несколько более роскошно — не такой бежевой и обывательской. К тому же она была стерильно чистой: ни пятнышка жира на плите, ни остатков чайной заварки в раковине, ни крошек на плиточном полу. Я могу это сказать с полной достоверностью — я придирчиво всю ее проверила, пока кофеварка, булькая, делала свое дело. В свое оправдание должна заметить, что удалось установить: кухня Зигги была далека от бункера, в котором могут храниться материалы для шантажа.

— Ты скоро там? — послышалось через прихожую.

— Иду, иду!

Ладно, может, кухня досталась Зигги вместе с квартирой. Разве он не писал, что в основном живет в Тоскане? Может, никто с того времени, как он въехал сюда, на кухне ни разу и не готовил. Да, точно, так оно и должно быть. Единственной альтернативой была неприятная мысль, что, возможно, все кухни так и выглядят. И только моя захламленно-замызганная кухня является бесславным исключением.