Шхуна, которая не желала плавать - [69]

Впрочем, мы еще могли бы поджать хвост и позорно вернуться назад на Берджо. Вблизи и под защитой берега среди лабиринта был проход, который сулил некоторую защиту от волн, хотя и угрожал разломать любое судно, посмевшее искать сомнительный приют между его бурунами.

Не натвори я столько глупостей при отплытии, то, возможно, внял бы голосу благоразумия и вернулся бы, но теперь я не мог на это решиться. Уж лучше рифы — и надводные и подводные. Я направился искать укрытия с подветренной стороны берега.

Клэр и Альберт были слишком неискушенными в тонкостях мореходства, чтобы понять, какому риску я их подвергаю, когда мы начали лавировать в лабиринте пенящейся воды и голых скал. Альберт с наслаждением ловил носом запахи суши, а Клэр впала в поэтическое настроение.

— Это надо же! — сказала она с восхищением. — До чего красивые буруны. И брызги висят над скалами, будто каждая из них — невеста под фатой!

Уж эта мне женская точка зрения! На мой взгляд, пенные фонтаны, взметавшиеся повсюду вокруг нас, больше смахивали на саваны.

И тут «Счастливое Дерзание» пошла со своего главного козыря. Двигатель лихорадочно застучал, а шхуна перестала слушаться руля. Когда я скатился вниз, то увидел, что гребной вал снова выскользнул из муфты. В уплотнительной коробке еще виднелась лишь четверть вала. Только-только чтобы я мог наложить гаечный ключ и медленно ввинчивать его внутрь шхуны, пока не сумел подсоединить к муфте. К тому времени, когда я опять поднялся на палубу, нас несло на особенно обворожительный подводный риф, окутанный не одной фатой, но множеством их.

Пока мы выписывали зигзаги с подветренной стороны гостеприимных рифов, я сумел прочистить насосы, но к тому времени, когда мы оказались на траверзе Гран-Бруи, первого населенного клочка суши к западу от Берджо, я всеми фибрами чувствовал, что с меня хватит. И мы повернули туда.

Настроение у меня было самое мрачное и угнетенное, потому что я уныло представлял себе завтрашний день и все последующие завтрашние дни, уходящие на запад, к Монреалю. Клэр и Альберт, наоборот, были очень веселы. Гран-Бруи — крохотный островок, но необычайно красивый. Кроме того, горстка его обитателей — самые гостеприимные люди, какие только есть на Ньюфаундленде. Половина из них высыпала на берег принять наши концы, а вторая половина вскоре появилась с дарами, варьировавшимися от только что пойманного лосося до банки джема из митчеллы, нашей северной ягоды. Клэр была очарована.

Как и Альберт. Это же была его родина и почти последнее место в мире, где его древняя порода еще сохранилась. Свое возвращение он отпраздновал, спрыгнув на пристань и нахамив пятерке своих братьев и сестер (некоторые, возможно, доводились ему дядями и тетями), чем спровоцировал собачью драку, которая завершилась, только когда полдесятка мужчин, вооружившись лопатами, столкнули весь завывающий, сплетающийся клубок в воду. Из воды собаки выбрались добрыми друзьями, забыв вражду и распри.

Хотя я тайно пришел к выводу, что здесь наше путешествие на выставку и завершится, я промолчал об этом. Мне требовалось время, чтобы подготовить мою команду к известию, что ближайшие годы им предстоит провести на Гран-Бруи. Почти всю ночь я провел, юстируя и закрепляя муфту, а затем перебрал уплотнительную коробку, главную виновницу течи. Когда наконец я забрался на свою койку, предрассветное небо затянули тучи. Ветер переменился, задул с юга, и я понял, что лето (два его остававшихся дня) на юго-западном берегу, слава Богу, кончилось. Утром заштормит, сомкнётся непроницаемый туман. Я сладко уснул, убаюканный мыслью, что продолжить это злополучное плавание никакой возможности нет.

Объяснения тому, что произошло на следующий день, я никакого предложить не могу. Необъяснимые факты таковы: проснувшись в девять утра, я обнаружил безоблачное небо, полное отсутствие ветра, идеальную видимость и море, спокойное, как декоративный пруд. А «Счастливое Дерзание» не дала течи. Вначале я попросту не поверил, но, когда к полудню все таким и осталось, мне пришлось смириться со скорбным выводом, что избежать плавания я сумею, только если испорчу двигатель или нанесу шхуне телесное повреждение. Я явно оказался жертвой отвратительной шутки, но мне оставалось лишь смириться с неизбежным. Подавляющая часть населения Гран-Бруи собралась на пристани, чтобы пожелать нам доброго пути (и терпеливо недоумевала, что могло нас так задержать), а потому я был вынужден выйти в море вопреки тому, что все мое существо отчаянно протестовало.

И последовал один из худших дней в моей жизни. Фантастическая погода упрямо не менялась (на юго-западном берегу такие дни выпадают раз в десятилетие). Двигатель работал безупречно. Нигде не текло. Мы плыли вдоль залитого солнцем улыбающегося берега по искрящемуся морю. И все это время я знал, что неминуемо произойдет нечто ужасное и мне следует быть начеку. Я был до того взвинчен уверенностью, что нас откармливают как ягнят на заклание, что огрызался на Клэр, проклинал мою бедную шхунку, рычал на Альберта и вообще вел себя гнусно.

Много лет спустя, когда я рассказал про этот день одному моему приятелю в Сент-Джонсе, он выдвинул довольно-таки оригинальное объяснение.