Шевалье де Мезон-Руж - [43]

— Одежду! — крикнул он удивленному слуге. — Мою одежду, дорогой Ажесилас. О, Лорэн, мой добрый Лорэн, я ведь ждал это письмо каждый день, но, по правде говоря, уже не надеялся. Так, белые штаны, рубашка с жабо. Сейчас же бриться и причесываться!

Слуга бросился выполнять приказания Мориса.

— О! Вновь увидеть ее! — воскликнул молодой человек. — Лорэн, ведь до сих пор я не знал, что такое счастье.

— Бедный Морис, — заметил Лорэн, — мне кажется, тебе надо сделать то, что я тебе посоветовал.

— О, дорогой друг, — опять воскликнул Морис, — прости меня, но сейчас я совсем потерял голову.

— Возьми мою, — смеясь ответил Лорэн, довольный своей шуткой.

Морис тоже рассмеялся, и другу было удивительно вновь слышать его смех.

Счастье вновь вернуло ему чувство юмора.

Но это было еще не все.

— Вот возьми, — сказал он, протягивая цветущую ветку апельсинового дерева, — передай от моего имени этот цветок достойной вдове Мавзола[43].

— Вот так галантность! — воскликнул Лорэн. — Прощаю тебя, потому мне кажется, что ты влюблен, а я всегда с глубоким почтением отношусь к большим несчастьям.

— Да, я влюблен, — проговорил Морис, сердце которого разрывалось от захлестнувшего его счастья. — Да, я влюблен и теперь знаю, что она меня тоже любит. Если бы она меня не любила, то не позвала бы, не так ли, Лорэн?

— Согласен, — ответил обожатель богини Разума. — Но то, как ты воспринимаешь подобные вещи, меня просто пугает.

Часто любовь Эгерии[44]

оборачивается изменой

Тирана по имени Купидон.

Люби Разум, как я люблю,

О нем ведь порой забывают,

И глупость не сделаешь ты.

— Браво! Браво! — закричал Морис, хлопая в ладоши.

Он бросился к лестнице, перепрыгивая через четыре ступени, выбежал на улицу и устремился в знакомом направлении — на старинную улочку Сен-Жак.

— Это он мне аплодировал, как ты думаешь, Ажесилас? — спросил Лорэн.

— Да, конечно, гражданин, и в этом нет ничего удивительного, то, что вы прочли, было очень красиво.

— В таком случае он болен еще сильнее, чем я думал, — заметил Лорэн.

И в свою очередь он спустился по лестнице, только более спокойно. Ведь Артемиза не была Женевьевой.

Едва Лорэн с цветущей веткой апельсинового дерева вышел на улицу Сент-Оноре, как толпа молодых граждан почтительно проследовала за ним, несомненно принимая его за одного из тех добродетельных молодых людей, которым Сен-Жюст[45] предлагал носить белые одежды и ходить, держа в руке флер-доранж.

Этот эскорт разрастался, поскольку в то время добродетельного молодого человека можно было встретить весьма редко.

И вся процессия была свидетелем того, как цветы были преподнесены Артемизе. Это был знак внимания, от которого остальные претендентки на титул богини Разума сделались просто больными.

В этот же вечер по Парижу распространилась известная теперь кантата:

Да здравствует богиня Разума!

Ясное пламя и мягкий твой свет.

И поскольку эта кантата дошла до нас без имени ее автора, установление которого потребует от исследователей этого периода истории Франции большой настойчивости, мы возьмем на себя смелость утверждать, что она была сочинена для прекрасной Артемизы нашим другом Гиацинтом Лорэном.

Глава XVI Блудный сын

Даже если бы у него за спиной выросли крылья, Морис не смог бы бежать быстрее.

Улицы были заполнены народом, но Морис замечал толпу только потому, что она замедляла его бег. Говорили, что Конвент осажден, что большинство народа недовольно им, что депутатов не выпускают из здания. Очевидно, в этих слухах была доля истины, поскольку гремела барабанная дробь и слышались пушечные выстрелы.

Но что значили в этот момент для Мориса и пальба, и удары набата? Что ему до того, что депутаты не могут выйти из здания? Он несся со всех ног.

На бегу он представлял, как Женевьева ждет его у окна, выходящего в сад, чтобы еще издалека, только заметив его, послать свою самую очаровательную улыбку.

Несомненно и Диксмера предупредят о его счастливом возвращении, и он протянет Морису свою мягкую большую руку для преданного и искреннего рукопожатия.

В этот день он любил Диксмера, любил даже Морана с его черными волосами и зелеными очками, под которыми угадывался неискренний взгляд.

Он любил всех, потому что был счастлив. Он охотно осыпал бы всех встречных цветами, чтобы и они были счастливы также как он.

Но в своих ожиданиях Морис обманывался, как это обычно бывает с девятнадцатью из двадцати слушающих только голос своего сердца.

Вместо того, чтобы ждать Мориса с самой нежной улыбкой, Женевьева дала себе обещание встретить его холодной вежливостью. Это был слабый заслон, который она хотела поставить бурному потоку, бушевавшему в ее сердце.

Она поднялась в свою комнату на втором этаже и решила спуститься, только когда ее позовут.

Увы! Она тоже обманывала себя.

Не обманывался только Диксмер, он ждал появления Мориса за оградой и иронично улыбался.

Что же касается гражданина Морана, то он, как всегда, был занят своими делами.

Морис толкнул маленькую дверь, которая вела в сад. Как и раньше прозвонил колокольчик, извещая о его приходе.

Стоящая у закрытого окна Женевьева вздрогнула.

Она опустила занавеску, которую держала чуть отодвинутой.