Шествие в пасмурный день - [70]

Во сне Сэцуко рыдала, цепляясь за Савабэ. В действительности же ее глаза оставались сухими. Ей показалось, что Савабэ говорил очень долго. На самом деле он жил не более минуты после того, как осколок бомбы перебил ему сонную артерию..

Савабэ прихрамывал на правую ногу — последствие перенесенного в детстве полиомиелита. Всякий раз, когда начиналась бомбежка, они с Сэцуко покидали цех последними и брели по двору в поисках незанятой противовоздушной щели. Первое время Сэцуко помогала ему, но потом роли переменились, и хромой Савабэ не оставлял Сэцуко, когда у нее начинался приступ кашля и она останавливалась через каждый десяток метров, чтобы отдышаться. Когда упала бомба, взрывной волной Сэцуко отшвырнуло в щель, подле которой она стояла. По голове и по плечам забарабанили комья земли. В следующую секунду на нее свалился Савабэ, раненный осколком в шею. Если бы не плотный защитный капюшон, его голова, наверно, скатилась бы на землю, словно отсеченная на гильотине. Сэцуко зажала ладонью рану Савабэ и неотрывно глядела на сочившуюся сквозь пальцы теплую красную кровь. А Савабэ невнятно бормотал, что Сэцуко должна заботиться о собственном здоровье и не так легкомысленно относиться к своей болезни. Слушая его, Сэцуко беспомощно улыбалась, и тень этой улыбки еще оставалась у нее на губах и тогда, когда голова Савабэ внезапно поникла. Смерть Савабэ Сэцуко не восприняла как прощание. Вскоре ведь и она отправится за ним той же дорогой. Просто он ушел немного раньше и теперь ждет ее за ближайшим поворотом.

И все же, несмотря на последние слова Савабэ, Сэцуко отказывалась верить в капитуляцию Японии… Она понимала, что Япония терпит поражение. Но капитуляция… Зто просто не укладывалось у нее в голове. Пусть будут исчерпаны все силы, пусть Япония будет разбита, но она не капитулирует. Война будет продолжаться, пока жив последний японец. И по мере того как приходили вести о разгроме японской армии на Атту, Сайпане и Окинаве, Сэцуко все с большей решимостью готовила себя к последней битве на территории самой Японии. Так была воспитана и так жила Сэцуко. «Разве мыслим столь постыдный поступок, как капитуляция, накануне решительной битвы за Японию?» — думала она, глядя на умирающего Савабэ. Когда он испустил дух, его рот приоткрылся и лицо стало очень юным. Сэцуко тихо коснулась пальцами его губ, и несколько слезинок скатилось у нее по щекам, упав на неподвижное лицо Савабэ.

Когда сирена известила об отбое воздушной тревоги, Сэцуко подстелила газету под голову Савабэ, прикрыла его лицо белым полотенцем из искусственного шелка, какие выдавались семьям пострадавших, и медленно направилась в цех. Она вымыла руки. залитые кровью Савабэ, попила воды и только тогда сообщила начальнику цеха, что Савабэ из третьей бригады погиб. К месту гибели Савабэ ринулись люди, а Сэцуко молча села у своего рабочего места. Она вдруг почувствовала огромную усталость — словно на нее все еще давило тело Савабэ.

Когда все вернулись в цех, Сэцуко уже заученными движениями запаивала нити накаливания в радиолампах.

«Как ты можешь спокойно работать? — накинулась на нее Нобуко Акияма, — ведь Савабэ так хорошо к тебе относился». Сэцуко поглядела на нее, потом окинула взглядом остальных и, опустив глаза, сказала: «Это и есть война!» Никто не заметил безысходную тоску, затаившуюся в глубине сухих глаз Сэцуко. Ее успокаивала единственная мысль — скоро и я умру, отправлюсь за ним следом. Эта мысль вызвала слабую улыбку на ее губах. «Как ты смеешь сваливать все на войну — это непатриотично!» — воскликнула Нобуко, возмущенно глядя на улыбавшуюся Сэцуко.

«Ты позоришь женский колледж Хатоно! Мне стыдно признаться отцу, что я учусь с дочерью антипатриота, с дочерью шпиона, которого арестовала полиция». Визгливый голос Ёсико Акияма разносился по школьному коридору. «Я не отвечаю за поступки отца, но уважаю людей, которые защищают свои идеи», — слышался в ответ тоненький, но пронзительный голосок Наоми. «В нынешнее время такой эгоизм антипатриотичен, тебя саму следовало бы отправить в полицию», — кричала Ёсико. В ответ раздался звук пощечины. Ёсико ударилась о стеклянную дверь книжного шкафа, разбила стекло и поранила себе руку. Дежурившая в этот день Сэцуко отвела ее в медицинский кабинет, остановила кровь и перевязала руку. Царапинка оказалась пустяковой, но переполох, который она вызвала, свидетельствовал об особом отношении в колледже к Ёсико и к ее старшей сестре Нобуко.

Частный колледж Хатоно был буддийского направления, и детей военных в нем училось мало. Отец же сестер Акияма был в чине генерал-майора и воевал в странах Южных морей. В минувшем году в праздник, посвященный основанию японской империи, он пришел в колледж прямо в военной форме и произнес патриотическую речь перед преподавателями и слушательницами колледжа. С тех пор к Нобуко и Есико все стали относиться подчеркнуто уважительно. На особом положении, но совсем в ином смысле, находилась и Наоми. Вначале она попыталась поступить в ближайший к дому колледж, успешно сдала вступительные экзамены, но в приеме ей отказали. Ведь отец сидел в тюрьме как антипатриот. Впоследствии ей с трудом удалось устроиться в буддийский колледж Хатоно, директором которого был давнишний друг ее деда по материнской линии. Часть преподавателей была против приема Наоми, но большинство поддержало директора. Понятно, что при таких обстоятельствах Наоми в колледже жилось несладко. Сэцуко, учившаяся уже на третьем курсе, понимала это и невольно прониклась к ней сочувствием. Именно она, чтобы избежать неприятных для Наоми последствий, предложила ей попросить прощения у матери Ёсико и даже вызвалась ее сопровождать.