Шестнадцать дней на полюсе - [5]

Так как Маша выла, когда ее братца спускали с цепи, а Миша озорничал, мы решили Мишу посадить на цепь, а Машу освободить. Трудно представить себе, какой шум поднялся на зимовке! Маша, конечно, немедленно удрала далеко за радиостанцию, а Миша катался по снегу, ревел, визжал, выл, царапал снег лапами, старался стащить с себя ошейник, грыз цепь. Мы фотографировали его, кинооператор Трояновский снял его на плёнку. Но как нам ни было его жалко, мы все-таки считали, что будет справедливо, если и он немножко посидит на цепи, а Маша погуляет. Обоих мы боялись спустить с цепи, так как не знали, достаточно ли они привыкли к зимовке, чтобы не убежать. Ведь если бы Миша и Маша ушли за пределы острова, они погибли бы. Сами добывать себе пищу они еще не умели и через несколько дней издохли бы от голода.

Когда же мы убедились в том, что они стали совсем ручными, мы спустили обоих. И не пожалели об этом.

Вдвоем они вели себя очень прилично и весело. Подходили к домам, влезали на сугробы и заглядывали в окна. За людьми они ходили, как собаки.

Маша и Миша ели невероятно много и очень быстро росли.

Самым большим удовольствием было для нас смотреть, как они пили из бутылки разбавленное консервированное молоко. Они брали бутылку в лапы и пили, точно маленькие ребята.

Помимо медвежат, у нас были и другие развлечения. Мы ходили на лыжах, гуляли, осматривали остров, играли в домино и в шахматы, читали. Но для всех этих развлечений оставалось не много времени. Мы были очень заняты. В это время года в Арктике не бывает ночи. Там круглые сутки день. И почти круглые сутки мы работали. Мы откапывали из-под глубокого снега бочки с бензином, перекачивали его в самолеты. Механики проверяли моторы, штурманы делали расчеты, изучали карты. Радисты возились со своим сложным хозяйством. Почти каждый день бывали совещания. Пилоты, штурманы, руководители экспедиции обсуждали планы полета на полюс, подсчитывали вес грузов и все время думали, как бы облегчить самолеты, чтобы было легче оторваться от снега и захватить с собой для Папанина еще немножко грузов.

А Папанин только и думал о том, чтобы захватить еще немного горючего, немножко мясца, еще ящик макарон, еще ящик спичек, еще мешок муки.

Он ходил от летчика к летчику и упрашивал:

- Позволь, я еще ма-а-ленъкий ящичек тебе подброшу...

- Подбрось.

И вот мы видели, как Митрич-так мы называли Папанина-тащил на нартах большой и, очевидно, очень тяжелый жестяной ящик.

Пилоты укоризненно качали головами, но Папанин продолжал свое. В экспедиции поговаривали, что его девять тонн уже превратились в двенадцать. Во всяком случае, никто не мог сказать, сколько сейчас весят папанинские грузы.

Наконец терпение летчиков лопнуло. Они пришли к Отто Юльевичу и заявили протест.

Отто Юльевич вызвал Папанина и сказал ему:

- Будет вам, Иван Дмитриевич. Пилоты жалуются и говорят, что вы перегрузили самолеты и они не оторвутся. Прошу вас больше ничего не догружать.

- Слушаю, - отвечал Папанин.-А перегружать можно ?

- Конечно.

И Папанин начал перетаскивать грузы с одного корабля на другой. Конечно, это была не только перегрузка. Под видом перемещения грузов Папанин добавил не один десяток килограммов.

А когда добавлять уже стало невозможно, Митрич стал ходить к участникам экспедиции и просить, чтобы они взяли в свои личные вещи еще "сотню спичек", "несколько коробок папирос", "бутылку лимонного сока", "пачку-другую табаку"...

Каждый, конечно, брал. Разве трудно положить в сумку или в мешок небольшой пакет?

А в итоге Митрич сумел взять на полюс еще несколько десятков килограммов самых разнообразных продуктов и припасов.

Мы видели и отлично понимали все хитрости Папанина, но закрывали на них глаза. Ведь целый год предстояло прожить на льдине нашим товарищам.

Мы лишь с нетерпением ждали прилета на полюс, ибо только там мы могли узнать, сколько же все-таки Папанин ухитрился взять с собой грузов.

Замечательно отпраздновали мы на острове Первое мая. С утра мы слушали радиопередачу из Москвы. Но как только закончился парад на Красной площади и диктор объявил о начале демонстрации, зимовщики Рудольфа и участники экспедиции покинули кают-компанию.

Небольшой колонной, по четыре в ряд, мы двинулись на свою демонстрацию. Ветер развевал красное знамя, ярко алевшее под лучами ослепительного полярного солнца.

Демонстрацию сопровождал вездеход. Бодрым шагом колонна прошла полтора километра, до бухты Теплиц. Сделали привал около зимовки экспедиции Абруццкого. От его дома остался лишь деревянный скелет, на котором ветер еще и сейчас треплет последние клочья холщевой обтяжки.

Рядом-зимовка Фиала. Его домик по самую крышу забит снегом и льдом. Вокруг в снегу валяются сгнившие соломенные тюфяки, обломки инструментов и аппаратов, ржавые бидоны, разбухшие банки с консервами, осколки фаянсовой посуды.

Здесь, наконец, в 1932 году зимовала советская группа научных работников. В их домике сейчас никто не живет, но он вовсе не производит впечатления заброшенного. Все осталось на своих местах. На плите стоит самовар. В передней висит наряженный карабин.