Шестиглавый Айдахар - [38]

* * *

В час, когда на землю опустилась ночь, Салимгирей, взяв с собой несколько туленгитов, погнал человека в голубой чалме за город, чтобы совершить то, что повелел хан.

Узкие, погруженные в кромешную тьму улочки города казались загадочными и таинственными. Степнякам, непривычным к тесноте, было страшно. Но Салимгирей шел уверенно, словно чутьем угадывая путь в лабиринте тупиков и улиц, похожих на лисьи норы. Вскоре воины оказались возле городских ворот.

Салимгирей остановился, задумался, потом повернулся к туленгитам:

– Ладно. Дальше со мной вы можете не ходить. Я сам разделаюсь с гяуром. Возвращайтесь назад.

Из-за высокой городской стены показался узкий серп месяца, глинобитные дома, облитые его мутным таинственным светом, стали похожими на надгробья. В узких улочках тьма сделалась еще гуще.

Околдованные призрачным лунным светом, туленгиты стояли в нерешительности. Им страшно было возвращаться одним, еще страшнее казалось выйти за городские ворота, где в зарослях, по склонам глухих оврагов рыдали, хрипло взлаивали шакалы.

– Мы согласны вернуться… Но как мы отыщем дорогу?.. – сказал один из туленгитов.

Салимгирей ободряюще засмеялся:

– Смотрите хорошенько… Вон виднеется минарет мечети. Если вы пойдете по этой улице, то выйдете прямо к ней. Там есть наши воины. Они укажут вам путь к дворцу.

Стражники, знавшие в лицо личного телохранителя хана, открыли ему узкую калитку и выпустили из города.

Когда Салимгирей и человек в голубой чалме отошли достаточно далеко от городских стен и их уже никто не мог услышать, они, словно сговорившись, остановились.

– Зачем надо было идти так далеко, Салимгирей? – с горечью сказал человек в голубой чалме. – Разве не проще было зарезать меня где-нибудь на темной улице?

– Ты известный ученый, Тамдам. И хан об этом знает. Если бы мы убили тебя где-нибудь в городе, об этом завтра же заговорил бы весь народ. Хан хочет, чтобы о том, где и как ты умер, не узнал никто.

– Хан мудр… – невесело усмехнулся Тамдам. – Кто мог знать, что вот так, однажды, встретятся два волчонка, два ученика Мухаммеда Тараби[25]? И один перережет другому горло…

Салимгирей не ответил. Друзья долго стояли молча, смотрели, как растекался, плыл над возделанными полями, над глубокими оврагами дрожащий лунный свет.

– Где ты был все это время? – спросил Салимгирей.

– Сначала бежал в Багдад, но и туда пришли монголы. Жажда мести не давала мне жить спокойно, и я вернулся сюда, в Бухару…

– Ты не терял время даром… Люди говорят, что постиг мудрость многих книг, наизусть знаешь Коран и ведомы тебе все законы шариата…

– Это так…

– Я же бежал в кипчакские степи. Кто мог узнать меня там? Разве что перелетные птицы. Я был табунщиком и пас лошадей многие годы. Сегодня я юзбаши сотни туленгитов, охраняющих самого хана…

– Ты добился многого… – с издевкой сказал Тамдам. – Сколько крови братьев пролил ты, чтобы заслужить такую честь?

Салимгирей вскинул голову:

– Зачем ты говоришь это? Руки мои чисты. Еще не пришло время обагрить их кровью. И чья это будет кровь – ты знаешь.

Друзья долго молчали. Салимгирей вдруг протянул к Тамдаму руку:

– Я дальше не пойду. Возьми это, пригодится. Дорога твоя нелегкая и дальняя. – Под лунным светом тускло сверкнуло золото.

Тамдам помедлил, потом взял монеты:

– Спасибо…

– Подожди, – сказал Салимгирей и приблизил свое лицо к лицу друга, пытаясь увидеть его глаза. – Не подумай, что я стал волком… Я помню, сколько крови кипчаков и уйгуров пролили ханы… Разве можно забыть нашего учителя и то, что он завещал нам?.. Ну, прощай!

– Подожди… – Тамдам положил руку на плечо Салимгирея. – Вот тебе чакча. Отнеси ее хану, а то он не поверит в мою смерть. Очень давно мне сделал ее пленный старик кипчак в Багдаде. Очень давно… Он так тосковал о родине…

Друзья обнялись, и вскоре фигура Тамдама, одетая во все белое, растаяла в призрачном лунном свете.

* * *

У плохой вести крылья птицы. О том, что мусульмане вырезали в Самарканде всех христиан, скоро стало известно в больших и малых городах. Разное говорили люди. Самые яростные приверженцы ислама радовались; те же, кому вера в аллаха не затмила разум, скорбели о погибших, потому что и христиане, и мусульмане были народом одной крови. Халиф Мысыра, увидя в Берке истинного последователя пророка Мухаммеда, отправил к нему своего посла с дорогими подарками.

Хан Берке затаился. Вслух он не хвалил самаркандских мусульман, но и не сказал слов осуждения. Хан ждал, как будут развиваться события дальше.

Пробыв еще неделю в Бухаре, он решил возвращаться в Золотую Орду. Поездка не принесла ему удовлетворения. На душе было неспокойно. Все, что он узнал здесь, не радовало. Великая империя Чингиз-хана пошатнулась. Злоба и соперничество правили делами и поступками потомков Потрясателя вселенной. В Мавераннахре, Хорасане и Восточном Туркестане набирали силу сторонники отделения от Каракорума улуса Джагатая. А это значило, что пройдет какое-то время, и они выступят против потомков Туле.

После того как Менгу стал великим ханом монголов в Каракоруме, усилилась вражда между чингизидами. Особенно острой была она среди детей и внуков Джагатая и Угедэя. По завещанию Чингиз-хана, если кто-либо из его отпрысков совершал неправое дело или преступление, судить его должны были все чингизиды. Однако завет Потрясателя вселенной был забыт. Судил тот, на чьей стороне была сила. Так потомки Угедэя умертвили младшую дочь Чингиз-хана Алтан-бегим, а вместо Ширамуна, который должен был после смерти отца стать великим ханом монголов в Каракоруме, они же подняли на белой кошме Гуюка. Когда после его смерти Бату-хан помог Менгу сделаться монгольским великим ханом, против него поднялся сын Джагатая Есу Монке. Однако внук Джагатая – Кара-Кулагу, рожденный от его сына Мутигена, принял сторону Менгу. Нового хана поддержали и внуки Угедэя, рожденные от сыновей Кадана и Кутана.