Шесть измерений пространства - [8]
Именно во время одного из таких посещений я и решила раскрыть, что являюсь правительственным агентом. Пока доктор рассматривал меня, я позволила своим волосам — превратившимися к тому времени в грязные, сальные космы — обнажить участок шеи. Я сразу же поняла, что врач проглотил наживку. Его пальцы пробежали по коже над внедренным устройством и очень быстро нащупали твердые края имплантата.
— Что это?
— О чем вы? — невинно спросила я.
— У вас что-то под кожей.
Меня вновь повели в комнату для допросов, где сбрили волосы и обработали шею дезинфицирующим составом. Доктор направился к полкам, заставленным медицинским оборудованием, откуда вернулся с небольшим свертком. Он расстелил его передо мной так, чтобы я могла увидеть хирургические инструменты. Когда все закончилось, на чистое полотенце рядом лег имплантат. Он был вымазан в крови, а к похожим на хоботки каких-то насекомых выступам все еще цеплялись кусочки белесой плоти.
— Похоже на правительственную модель, — произнес кто-то.
Я не стала признаваться сразу. Это пробудило бы вполне обоснованные подозрения. Надо было четко выдержать паузу, чтобы мое признание выглядело подлинным, а не заранее спланированным.
Прошло не так много времени, и я пожалела, что не призналась раньше.
Меня провели в другую камеру. Там было окно в стене, перед которым мне сразу же предложили присесть. Мою голову закрепили в тисках, чтобы я не могла отвести взгляд, а доктор закапал мне в глаза какой-то препарат, парализовавший веки. В комнате за окном зажегся свет, и я поняла, что смотрю прямо на Гойо.
Он был подвешен в люльке, где лежал на спине. Обычно так лошадей закрепляют ветеринары, когда готовят их к операции. Люлька была закреплена внутри массивного белого каркаса, установленного на колеса. Ноги Гойо оказались сцеплены попарно при помощи какого-то клеящегося материала. Даже голову пони надежно удерживали обитые подушками зажимы и крепежи. Кожаные ремни, обхватившие его брюхо, не позволяли моему любимцу даже шелохнуться. Шерсть с живота была сбрита, а поверх наброшено белое покрывало, размерами чуть больше полотенца. Посредине его была заметна вмятина, а по ткани расползалось красное пятно.
Я видела только один глаз Гойо, тот совсем побелел от безумного страха.
В помещение вошел Квилиан. Он был одет точно так же, как и в момент нашей первой встречи на борту «Бурхан-Халдун», если не считать доходящих до локтя перчаток. Перчатки эти выглядели пугающе и явно предназначались для рукопашного боя, поскольку заканчивались изогнутыми стальными когтями. Главнокомандующий остановился перед Гойо, оперся одной рукой на каркас, а пальцами другой провел по шее моего пони, словно пытаясь успокоить животное. Потом он заговорил, и его голос раздался из динамиков:
— Похоже нам, наконец, удалось установить вашу личность, но удостовериться не помешает. Назовете свой оперативный псевдоним? К какому отделу приписаны? Не к Тринадцатому ли случаем?
Мои губы пересохли. Я промолчала.
— Как знаете, — продолжил Квилиан таким тоном, словно именно этого и ждал. Протянув руку, он сдернул простыню с живота Гойо. Моим глазам предстала рана — кровоточащая дыра, куда при желании можно было просунуть кулак.
— Нет, — сказала я, пытаясь вырваться из ремней, надежно приковывавших меня к стулу.
— Мы заранее, — произнес Квилиан, — подготовились к этому разговору. Несколько ребер уже удалено. Их, конечно же, не составит труда установить на место, но зато сейчас мне ничто не мешает дотянуться до сердца вашего пони.
Он сунул правую руку в рану. Главнокомандующий хмурился, полностью сосредоточившись на своей работе, продвигаясь медленно и осторожно. Гойо зашелся в судорогах, но шансов вырваться у него было не больше чем у меня. Вскоре рука Квилиан погрузилась по запястье, но на этом он не останавливался, продолжая углубляться в рану. Так продолжалось, пока рука не скрылась в разрезе почти до локтя. Тогда главнокомандующий наклонился ближе, прижавшись к телу Гойо плечом, и снова надавил так, что на поверхности оставался только самый край перчатки.
— Сейчас я уже касаюсь его бьющегося сердца, — произнес Квилиан, глядя прямо на меня. — Сильный зверь, в этом сомневаться не приходится. Отличный пони старой доброй монгольской породы. Но я все-таки сильнее, во всяком случае, пока сжимаю его сердце в кулаке. Думаете, я не рискну его остановить? Заверяю вас — рискну. Желаете полюбоваться? — на лице Квилиана вновь возникло сосредоточенное выражение, а на его виске запульсировала жилка. Гойо забился в своих путах с удвоенной силой. — Да, он все чувствует. Не понимает, конечно, но миллиарды лет этой чертовой эволюции подсказывают ему, что что-то идет не так. Уверен, он испытывает чудовищные страдания. Во всяком случае в понимании животного. Не желаете ли остановить меня?
